– Не думаю, что стоит говорить еще кому-то об этом. В конце концов, мы не можем быть уверены, что исчезновение самолета и ее «увлечения» могут быть как-то связаны. С другой стороны, нельзя оставлять это без внимания. Скажите, у вас есть какие-либо зацепки? Мысли?
Федор Павлович задумался. Он держал тлеющую папиросу между пальцев. Легкий ветерок съедал ее беспощадно.
– Нет, наверное, – качнул головой психолог. – Когда она говорила мне о том, что стала заглядывать в будущее краем глаза, я думал, что это лишь метафора. Я и сейчас так думаю, честно говоря. Но могла ли она предвидеть тот факт, что этот самолет пропадет? И если даже могла, то почему не попыталась это предотвратить?
Антон нахмурился. Уж очень странно было слышать подобное от психолога. Казалось, что вместе с его верой уходила вся та вера в объективные вещи, объяснимые и понятные разуму, которая не дает человеку впасть в состояние исступления. Насколько легко понять стремление человека к исчезновению, к смерти? Вероятно, мы ничего не знаем об этом. Вероятно, все, что мы знаем – это лишь фикция.
– Знаете, Антон, в своей практике я имел дело с людьми, которые были одержимы планированием до такой степени, что запирали себя в четырех стенах. Добивались такого состояния, когда уже ничто и никто не нарушал их планы. Просто сидели молча, упираясь взглядом в стену напротив. Целью их становился тотальный контроль над ситуацией. Мне думается теперь, что вся наша жизнь – это бесконтрольное падение с высоты. Только потоки ветра могут воздействовать на нас. И как бы мы не пытались исправить ситуацию, движение всегда направлено в одну сторону.
В разговоре возникла небольшая пауза.
– А вы верите в то, что есть вещи, что стоят выше нашего понимания, Антон? – по ее истечении спросил Федор Павлович.
– Стараюсь придерживаться фактов, – сухо ответил Антон. – Но порой мне кажется, что все мы, люди – всего лишь одурманенные мнимым превосходством животные. Мир духовности не в нас, но где-то рядом, а чувствуем мы куда лучше вещи материальные.
– А что же по поводу души?
– Это ведь все химия и физика. Вы и сами знаете, – Антон усмехнулся. Он достал сигарету из пачки, что держал в руках, и закурил практически сразу после того, как Федор Павлович избавился от папиросы. – Одно время я лечился от душевных расстройств. Я говорил вам, что принимал таблетки. Мой лечащий врач донес до меня тогда одну простую истину: все у нас в голове, – Антон приставил палец к виску.
– Ваш лечащий врач – очень критичный человек. Нечастое явление в нашей среде. А не подскажете, кто именно лечил вас?
– Да, конечно. Анастасия Коваленко. На то время еще Петрова. Моя жена, – ответил Антон и затянулся сигаретным дымом.
Федор Павлович кивнул с пониманием.
– Мы сблизились во время сеансов. Я был потерян, а она, знаете, излучала этот спасительный свет. Когда ты болен чем-то, ты его ищешь везде, будто чувствуешь отдельным органом. Но вот она поставила меня на ноги. Тогда мне казалось, что я не смогу больше жить без нее. Время прошло, все поменялось. Былое ушло.
– Так бывает, Антон. Просто смиритесь с тем, что любовь бывает разной. Это сложный комплекс чувств.
– Знаете, сейчас поймал себя на мысли, что в вашем кабинете мы общались таким же ходом, – улыбнулся Антон. – Начали говорить про Евгению, а закончили моей женой. Как будто что-то тянет меня к ней.
– Может, вы и сами не понимаете, что общения с ней вам не хватает?
– Возможно. Я запутался в своих мыслях, Федор Павлович.
– Ну, как вы и сказали в прошлый раз, именно это привело вас ко мне. Поиски счастья. А я, Антон, могу только лишь подсказать, в какую сторону вам направиться, чтобы это самое счастье найти. Хотя, по сути, оно и сейчас с нами. Просто нужно научиться его чувствовать. Чувствовать тот духовный мир, что около нас. Тоже, кстати, ваши слова.
– Мне бы понять еще, во что ввязалась Евгения перед исчезновением.
– А что вам это даст?
Антон хотел было сказать, что лишь новую тему для романа. Он почти забыл о том, что играл роль другого человека. Мысль о том, что они с Евгенией когда-то были близки, прочно засела в его голове. Он говорил о Евгении, а представлял Алину.
– Спокойствие, наверное. Хотя… не знаю. Не могу сказать. Сейчас я неспокоен, и это единственное, в чем я могу быть уверен.
– Уверенность в настоящем – уже хорошо, – поправив очки, сказал Федор Павлович. – Не всем это дано.
Алина. Евгения. Девушки и небо. Их черты сливались воедино, будто Алина не осталась тогда с Антоном в квартире. Будто она уехала в аэропорт, где ее ждал тот злосчастный рейс. Будто не было того звонка, который заставил ее поменять все планы, выпить вина и отдаться Антону. Все сливалось воедино, будто Антон искал Алину и те причины, по которым любил ее, в толпе незнакомых лиц. Принимая чужие облики, он пытался найти истинную причину своей тревоги, которая возникла тогда, когда Алина покинула его. Будто он уже знал, что никогда больше не увидит ее.