Она перехватила любопытный взгляд дамы, усевшейся на противоположном диване. Лида приветливо улыбнулась и поздоровалась, однако дама неприязненно – точь-в-точь Феоктиста! – рассматривала ее изящное платье с модным, сдвинутым назад кринолином, отделанное дорогим кружевом, и накинутую на него шелковую шаль. Сама дама была облачена в темно-коричневое невзрачное платье с несколько перекошенным кринолином и такой же мрачный бурнус. Свою шляпку она снять не пожелала и сидела с неестественно выпрямленной шеей, опасаясь смять его о спинку дивана. Это придавало даме еще более осуждающий и суровый вид.
Лида и сама знала, что ее-то черное платье мрачным отнюдь не выглядит, хотя и считалось траурным. Да, она была скромницей, отнюдь не модницей, а все же сумрачных, так называемых немарких, тонов в одежде не любила и даже траурный наряд, носить который ей предстояло еще месяц, постаралась оживить блондовым[10] воротничком, такими же манжетами и куракинской шалью[11] в тон; к тому же хотелось ей предстать перед деревенскими родственниками не жалкой сиротой, а московской барышней, одетой вполне по моде. Что же до шали, то это было истинное сокровище, купленное Лиде отцом, который обожал делать жене, а потом дочери такие изысканные подарки. Подобные шали продавались лишь в нескольких модных лавках, были в Москве еще редкостью, хотя в Петербурге вошли в моду, и постоянно вызывали завистливые женские взоры.
Прозвенел звонок кондуктора, поезд дал прощальный гудок и тронулся. Поплыли мимо окон городские улицы, а потом и окраины Москвы, и Лида, отвернувшись от неприязненной соседки, пыталась удержаться от слез. Кто знает, надолго ли покидает она старинную русскую столицу, в которой прожила всю жизнь? Кто знает, что ждет ее на новом месте? Поладит ли с дядюшкой, а главное, с его супругой? Ведь если такова с ней горничная, то какова же будет госпожа?
Раньше, узнав, что Авдотье Валерьяновне недавно исполнилось двадцать два года (то есть она была всего лишь на пять лет ее старше), Лида радовалась и надеялась, что подружится с такой молодой тетушкой. Однако пока непохоже было, что та хочет подружиться с племянницей, судя по манерам ее горничной и этому приказу ехать в унизительном третьем классе. Или дело в ее скупости? Неужели она полагала, что богатая племянница ее мужа не вернет деньги за проезд? Но это же смешно!
Чтобы немного отвлечься, Лида окликнула кондуктора, который помог ей достать из сетки корзиночку с припасами, и с удовольствием съела сдобную булку с маком (а потом и другую, ибо отсутствием аппетита никогда не страдала), запивая горячим чаем из большой фляги, укутанной в шерстяной платок. Она знала, что на некоторых станциях уже открыты недурные привокзальные буфеты, да и местные жители приносят к вагонам разнообразную еду, а все же решила запастись своей любимой сдобой с маком от Филиппова, чья семейная булочная на Тверской улице была необычайно популярна уже полвека, не меньше. Слишком уж недолго стояли на станциях поезда, а выскакивать, разыскивать какого-нибудь торговца почище, потом второпях жевать, косясь на поезд – не тронулся ли? – не хотелось. Да и неведомо, вернется ли когда-нибудь Лида в Москву, неведомо, отведает ли когда-нибудь еще столь полюбившихся ей филипповских лакомств, печально размышляла Лида, уплетая вторую булочку. Аппетит у нее всегда возрастал от переживаний, а сейчас, на крутом повороте судьбы, переживать все-таки было о чем…
Сладкие маковые булочки и в самом деле помогли Лиде успокоиться, и мысли ее приняли иное направление. Может быть, миролюбиво подумала девушка, Авдотья Валерьяновна, которая выросла в деревне и мало что успела повидать в жизни, просто чересчур доверилась своей опытной и самовольной горничной? Что, если пренеприятнейшая Феоктиста посвоевольничала и, взяв для Лиды самые дешевые билеты вместо самых дорогих, просто положила бы разницу в карман? В таких подозрениях не было ничего удивительного, потому что все знали, насколько разболтались слуги, получив вольную. Если раньше они пеклись о господском добре даже больше, чем о своем собственном, то теперь не стеснялись запустить руку в господский карман. Вероятно, и Феоктиста такая же! Открыть ли тетушке глаза на неприглядное поведение ее горничной или промолчать? Лида призадумалась. Вроде бы и надо, однако же вдруг Авдотья Валерьяновна окажется крутого нрава и скорой на расправу? Как ни противна Феоктиста, а все-таки ее жалко…
Так и не придя ни к какому решению, Лида вынула из саквояжа и открыла изрядно затрепанную, зачитанную до дыр и заботливо одетую в коленкоровую обложку любимую книжку – пушкинского «Евгения Онегина». Собственно говоря, Лида знала этот чудесный роман наизусть и сейчас почти не глядела на страницы, едва слышно бормоча:
10
Блонды (
Мода на эти тончайшие кружева пришла из Франции еще в XVIII в., однако в России их плели на коклюшках из особого шелка, привезенного из Китая.
11
Куракинская шаль – изготовленная на кружевной мануфактуре А. Куракина в Малоархангельском уезде Орловской губернии. Эти шали были необычайно модны в России в описываемое время.