— Послушай, — ответил Андрей, — сделай ей скидку на возраст. Ей же больше пятидесяти?
— Ей за шестьдесят, ты что.
— О, — прищелкнул пальцами Андрей, — так она хорошо сохранилась. Я бы ей шестьдесят не дал.
— У евреев такое бывает, — сказал Антон, — привыкай. Кстати, как у тебя это получается?
— Что получается? — не понял Андрей.
— Да пальцами вот так щелкать.
— А, ну это очень просто, вот смотри, — Андрей показал сие действие в замедленном темпе.
— Все равно не понял, — Антон попытался повторить и у него ничего не получилось.
— Ты не правильно делаешь!
Андрей взял правую руку Антона и стал пытаться показать ему что следует делать. Прикосновение пронзило его. Это тепло вызывало в нем трепет. И он не замечал, что Антон тоже подсознательно испытывает удовольствие от этого прикосновения, но пока боится себе в этом признаться…
В гостиной Гордеевых царили тишина и полумрак. Анастасия и Евгений сидели в кабинете и обсуждали рабочие моменты. Клара выгнала всех с кухни и осталась мыть посуду в одиночестве. Ирина молча наблюдала за бассейном, спрятавшись за шторой в гостиной. Вся эта слежка была совершенно не свойственна этой кроткой и спокойной женщине, которую жизнь хорошенько побила, при этом было совершенно не понятно, какого черта и что она вообще совершила столь нехорошего, что ее так долбает слева и справа и без остановки.
Вошедшая Марина медленно подошла к ней и тихо спросила:
— Что там интересного?
— Ничего, они уже битый час играют в шахматы и учатся щелкать пальцами.
— И чего ты тратишь свое время на наблюдения за этой обычной ерундой.
— Марина, мне не понять как может быть интересен пятнадцатилетний пацан тридцатипятилетнему мужику.
— Ира, ну ты же видела его. Он внешне не тянет даже на тридцать, а говорит порой так, словно ему вчера только восемнадцать стукнуло. Да Антоха тоже не подарок. Знаешь же как он сверстников не выносит. Радоваться надо, что у него хоть какой–то друг появился, а то бы так и просидел до пенсии за книгами и опытами по излечению рака.
Ирина отвлеклась от шторы, но все же не успокоилась:
— Хорошо. Тут ты права. Но есть еще кое что, чего тебе пока не известно и тебе вряд ли это кто то объяснит. Я думаю что и Кларе Евгений ничего не скажет.
— Что еще? — Марина подсознательно испугалась слов Иры.
— Пойдем ко мне. Я тебе покажу.
Марина без слов последовала за Ириной в ее комнату, расположенную, как и все, на верхней галерее. Эти апартаменты были засажены сплошь антуриумами разного цвета. На разных уровнях в горшках тут можно было найти четыре сорта розовых, шесть красных, зеленые, белые и даже парочка декоративнолиственных хрустальных антуриумов, наиболее капризных, но всегда находившихся в шикарном состоянии. Узкая кровать с пологом располагалась по правую руку и перекрывалась небольшим платяным шкафом. Два широких окна выходили на долину, стеклопакеты в них были слегка приспущены. Прямо между ними стоял дубовый письменный стол с компьютером. Слева располагался комод, тоже из дуба, а слева — сложная деревянная конструкция, на которой каскадом были раскиданы горшки с разными лианами — циссусами, плющом и традесканцией. Ирина зажгла большой свет, так как в комнате горела только подсветка для растений, закрыла стеклопакеты. Марина взглядом искала, на что бы присесть
Ирина выделила Марине табурет и запустила свой компьютер, стоявший на письменном столе, а сама села в кожаное компьютерное кресло:
— Я покажу тебе одну фотографию. Возможно она тебе что–то подскажет, или наоборот запутает. Но меня пока от этого сходства просто в дрожь бросает, как будто дьявол вернулся из преисподней чтобы снова разбивать сердца.
— Что за жуть ты говоришь? Ты не перечитала своих дурацких детективов на ночь?
— Нет, — абсолютно уверенно сказала Ирина, — я вполне в своем уме и ты поймешь сейчас почему.
Операционная система запустилась, Ирина открыла программу по просмотру фотографий, нашла нужную папку, выбрала просмотр:
— Вот, полюбуйся. Сама догадаешься кто на этой фотографии?
— Святые угодники, — лицо Марины вытянулось, — да как такое возможно!
Марина и Ирина посмотрели друг на друга:
— Теперь ты поняла, почему я паникую?
В общем, все кончилось хорошо.
4. СМЕЮЩИЕСЯ ГЛАЗА НАПРОТИВ
Давайте сделаем шаг к новому миру
Давайте впустим звуки, которые способны расслаблять
Пусть пустые повседневные заботы нас больше не будут беспокоить
А смеющиеся глаза, что напротив, запомнят этот день
Который был так полон приятных впечатлений.
Current music — Boulevard — Nauravat silmat muistetaan
Здравствуй, милый Сьелито!
Я свято верю, что ты узнал эти строки. Наверное, они из той категории песен, которые мне нравятся беспричинно. Несмотря на этот совершенно глупый оптимизм они заряжают какой–то очень странной и приятной энергией, позволяют двигаться дальше. Сегодня мне понравилась еще одна песня, я постараюсь ее выложить, сразу как будет доступен студийный вариант. Я сегодня опять целый день мучился. Я смотрю на твою фотографию, чувствую, что ты, мой милый, дорогой, любимый, думаешь. Вспомни мои слова — ты книга, в которой я каждый день открываю по главе, а сейчас все это как–то затянулось. Длинная глава слишком, страшная, неприятная. Настолько неприятная, что «смеющиеся глаза напротив», хочется поймать и выколоть, чтобы больше не улыбались и не дарили бесплодной веры и радости, потому что не существует ее в мире. Ты же понимаешь, что убил в моей душе веру в сказку, веру в лучшее, веру в счастье. Даже эта история получается какая–то мрачная, неоптимистичная. Хотя ты никогда и не любил оптимистичные истории. Как и я. Не знаю, когда я дойду до стадии окончательного озверения, превращусь в законченного подонка и пойду крушить все подряд на этом свете, а тут, согласись, много чего разрушать надо. Разве нет? А разве имеет право мир, в котором два влюбленных сердца не могут объединиться из–за заскоков и стереотипов ограниченных лиц? Да кем бы они не были? Хоть святыми из монастыря. Таких святых, не принимающих и не понимающих чужих чувств надо выносить из монастыря и топить в кислоте. Слышишь меня? Не много не мало? Кстати, ты в курсе что Наталья Борисовна сидит на каком–то жутко длительном больничном? Если ты спросишь — да, я желаю, чтобы она сдохла, эта лицемерная дрянь. И она сдохнет. Или потом, когда прочитает эти строки. Потому что за все что случилось я могу ненавидеть кого угодно, винить кого угодно, в том числе и себя, но только не тебя, мое Солнышко. Мой Сьелито.
Крепко обнимаю и целую
По прежнему и навсегда, твой А.
07.02.2010(вечер)
В кабинете дома Гордеевых царило многозначительное молчание. Анастасия сидела в своем любимом кресле и смотрела в открытое окно из которого виднелся бассейн, и сидящие там Андрей и Антон. Они продолжали идиллически общаться, совершенно не замечая что за ними ведется слежка со всех точек дома Гордеевых. Евгений ходил из стороны в сторону по кабинету:
— Настя, я тебя еще раз прошу сказать, — кто этот человек, которого ты сегодня представила
— Евген. Я не понимаю твоей нервотрепки, — я сказала тебе все. Ему что, паспорт показать, что его зовут Андрей Спицын, что он родился пятого декабря в Саратове.
— Настя, — смерил Евгений сестру взглядом, — ты наивно полагаешь, что я идиот? Этими бумажками сбивай с толку бабушек и мою жену. Ты не думаешь что мне лучше все знать?
— А тебе то с этого какая польза, я понять не могу? — подскочила Анастасия.
— Мне как минимум будет понятно, что за человек общается с моим сыном.
— Ты наивно полагаешь, что я могла предугадать, что они с Тохой так легко споются?
— То есть ты подтверждаешь, что в его появлении есть какой–то твой хитрый план.
Анастасия села в кресло и тяжело вздохнула: