Так, иногда он разражался высокопарной, пламенной речью о возвышенных материях, которая совершенно не гармонировала с его простыми, даже вульгарными взглядами на жизнь.
– Как приятно сознавать в себе великую мощь! – восклицал он. – Как приятно чувствовать, что ты можешь руководить великими силами добра и зла, быть ангелом хранителем для одних и в то же время мстительным демоном для других!..
И после этого моментально переводил разговор на какую-нибудь самую обыденную пошлую тему.
– Вы знаете, Ли очень хороший товарищ, честный малый, но ужасная мямля. Он не может быть товарищем для человека с широким кругозором и большими амбициями. Мы с ним не можем сойтись.
Подобные сентенции очень часто выслушивал Смит, глубокомысленно куря свою трубку, время от времени из вежливости кивая головой в знак согласия и в то же время думая, что его собеседнику необходим строгий режим и лечение свежим воздухом.
Еще одна странность Бэллингейма подтверждала мнение Смита, что у его нового знакомого не все дома: он часто говорил сам с собою. Смит, как мы говорили, очень поздно ложился спать, и вот, сидя за книгой иногда до двух, до трех часов ночи, он явственно слышал то громкий разговор, то сдавленный шепот в квартире Бэллингейма, хотя кроме хозяина в такой поздний час там не могло быть никого постороннего. Смит не раз пытался обсудить это с Бэллингеймом, но тот всегда уходил от разговора и имел страшно сконфуженный вид.
От наблюдательного взора Смита не могло укрыться, что его странный товарищ придает этому обстоятельству гораздо больше значения, чем стоило бы. Кроме Смита, который, не мог не верить собственным ушам, ненормальность Бэллингейма замечал еще старый, испещренный морщинами Том Стайльс, Бог знает как давно прислуживавший студентам в этой башне.
– Как вы думаете, сэр, – говорил он Смиту, приходя к нему по утрам прибирать комнату, – мне кажется, мистер Бэллингейм не совсем здоров?
– Вы говорите, он не здоров, Стайльс?
– Мне кажется у него не все в порядке с головой, сэр.
– Почему вы так решили?
– Ох, сэр, он так изменился за последнее время. У него такая странная привычка говорить у себя в комнате с самим собою. Вообще он не такой хороший господин, как вы или мистер Гисти. Я думаю, он вам очень надоедает. Не знаю, что и делать с ним, сэр.
– О чем вы, Стайльс, так беспокоитесь? Пускай говорит себе на здоровье, коли ему так нравится.
– Ох, сэр, вы не знаете, как я люблю всех моих молодых джентльменов. Сердце у меня обливается кровью, когда я вижу, что с ними что-нибудь случилось. Что же я скажу их родителям? Кроме того, сэр, одному вам я скажу по секрету, потому что знаю, какой вы хороший господин. Ведь у него в квартире кто-то ходит, даже когда никого там нет и дверь заперта снаружи на ключ. – Какие глупости, Стайльс, – ответил Смит.
– Вот вы говорите, сэр, что глупости, а я не раз слышал своими собственными ушами и меня никто в этом не разубедит.
– Ужасный вздор!
– Как вам будет угодно, сэр, – ответил обиженный старик. – Я буду внизу; пожалуйста, позвоните, когда вам что-нибудь понадобится.
Вера старика в присутствие нечистой силы в старой башне не могла не рассмешить Смита. Однако маленький инцидент, произошедший несколько дней спустя после этого разговора, глубоко врезался в память Смита и заставил его серьезнее отнестись к словам Стайльса.
Однажды Бэллингейм, поздно вернувшись домой, зашел к Смиту и увлек его интересным рассказом про каменные могилы святого Хасана в Верхнем Египте. Вдруг Смит, обладавший замечательно тонким слухом, совершенно ясно услышал, как хлопнула дверь в нижнем этаже.
– К вам кто-то пришел или ушел от вас, – сказал Смит.
Бэллингейм вскочил со стула с видом человека, который не то не верит услышанному, не то страшно испуган.