— Миктлантекутли.
— Прости, что?
— Я вырезал Миктлантекутли.
— А, ну это все меняет. Это очень ответственное занятие, — голос Луцима сочился сарказмом. — Ты же вырезал Миктлантекутли!
— Тебе не понять, Восхваляющий жизнь, — черноволосый даже не обратил внимание на издевательский тон собеседника. — Сегодня предался забвению один древний народ, сегодня умер последний человек, хранивший о нём память. Теперь никто не вспомнит о былых заслугах, о доблести, об отваге тех людей, как будто их и не существовало никогда. Они умерли для истории. Моя фигурка древнего божества — символ их гибели.
— Но ты же помнишь, мой друг, — Луцим приободрился, удивленный несвойственной словоохотливости Отэктея. — Так и возроди же память о них.
— Смерть сделала свой выбор. Память о них должна умереть, как когда-то умерли они сами, — черноволосый замолчал. Сделав пару завершающих надрезов на фигурке, он, поставив своё творение возле ног, затянул заунывную песню.
Осознав, что исповедь закончена, Луцим достал из кармана сигару и с удовольствием раскурил её. Теперь оставалось надеяться, что панихида, которую устроил Отэктей по безвременно ушедшей памяти о неизвестном народе, не продлиться долго.
Небо окончательно пропиталось тьмой. Наследники солнца, взвалившие после его гибели на себя долг дарить людям свет, с трудом пробивались сквозь гонимые нещадным ветром тучи. Залюбовавшись отчаянной борьбой света и тьмы, Луцим не услышал, как черноволосый закончил петь. Он не видел, как из медленно разрастающегося черного вихря Отэктей вытащил испуганного мужчину. Не видел, как тяжелый нож с легкостью воткнулся в грудь пленника, и алая кровь хлынула на фигурку Миктлантекутли. И только отчаянный крик, полный боли, вывел Луцима из забытья.
— Какого черта ты творишь?! — негодованию Луцима не было предела. — Ты не мог предупредить, что собираешься немножко убить кого-то. Знаешь ли, я не любитель присутствовать на таких мероприятиях.
— Ты не спрашивал.
— Долбанный псих, зачем ты это сделал? Что бы покрасить свою фигурку в красный цвет? — Луцим понимал, что это была часть обряда, но присутствовать при торжестве смерти он не любил. Лицо убитого в одно мгновение состарилось, почернело и покрылось глубокими морщинами.
— Смерть сделала свой выбор. Память о них должна умереть, как когда-то умерли они сами, — Отэктей аккуратно вытер нож, спрятал его в кожаный чехол и, взвалив тело убитого на плечо, двинулся к обрыву.
— Это я уже слышал сегодня, — Луцим брезгливо поморщился и промокнул выступивший на лбу пот белым платочком и засеменил за своим собеседником. — А ты не думал, что твои спецэффекты с перемещением жертвы твоего воспаленного рассудка мог кто-нибудь заметить.
— Он был абсолютно один.
— Чем же не угодил тебе этот бедолага?
Отэктей положил на краю обрыва тело и поставил на разорванную ножом грудь фигурку Миктлантекутли. Пропев пару куплетов прощальной песни, он вскинул руки к потемневшему небу. Тот час же деревянная фигурка вспыхнула ярким пламенем, которое с удовольствием принялось за тело убитого. Отэктей повернулся к Луциму и ответил:
— Он — последний человек, хранивший память.
— Ты же сказал, что он уже умер сегодня.
— Иногда я путаю прошлое и будущее, — Отэктей позволили себе мимолетную улыбку, которая казалась чужеродной на его уставшем, не выражающем эмоции лице.
— Я вижу, ты издеваешься. Заставил меня стать соучастником этого омерзительного действия, а теперь смеёшься надо мной. Как-то не гостеприимно по отношению к старому другу.
— Хочу заметить, что ты сам пришёл ко мне, я тебя не звал.
— Ты жаждешь одиночества?
— Смерть обязывает меня быть одиноким.
— Она решает за тебя?
— Она решает за всех людей.
— За всех, но не за нас.
— Луцим, ты просто боишься себе в этом признаться.
— Это изречения преданного раба.
— Это истина.
— Слепая вера — это слабость.
— Слабость — это отрицание силы смерти.
Луцим чувствовал легкое возбуждение, ради таких дискуссий он и навещал периодически нелюдимого мужчину. Они приносили ему удовлетворение, и никогда не надоедали. Для Отэктея, по всей видимости, они тоже были приятны. Отстаивая свою точку зрения, каждый из них внимательно слушал оппонента. Они пытались задеть друг друга. Они пытались понять друг друга. И не понимали. Просто они были разные.
— Смерть украла твою суть, только Жизнь дарит эмоции, чувства. Жизнь дарит бытие.
— Жизнь дарит страх перед Смертью.
— Жизнь — это дар.