Мы подъехали по роскошной дубовой аллее к « Дирборнской таверне», и она оказалась полной противоположностью отелю « Империал». Это было овеществление новомодной тоски по старине - в память о Генри Форде первом и в угоду своим благополучным постояльцам. В старомодном диванно-ковровом холле, в креслах под цветастыми чехлами сидели накрашенные, мумиеобразные на вид старушки. Только вид их обманчив. Жилистые, подвижные, они не засиживаются долго на месте: они достаточно богаты и поразительно мобильны. У них избыток энергии, который часто выпускается через клапаны ультраконсервативной организации « Дочери американской революции». Пережив мужей, отделившись от детей и не испытывая решительно никакой тоски по внукам, эти старушки порхают по своей стране и по всему миру, словно проверяя. как обстоит дело с их идеалом, впитанным еще на рубеже века и гласящим, что бедность есть порок, а богатство - добродетель.
В расчете на этих «дочерей» давнишней - как будто ее и не было - революции стоят здесь за главным зданием отеля ряды краснокирпичных домиков с палисадничками и идиллическими белыми заборчиками.
Меня привели в светелку, то бишь комнату в коттедже имени Уолта Уитмена. Тишина. Наконец я обрел ее. Хотя здесь еще три комнаты, но все сидят, как мыши в своей норе. Лишь временами из-за стены доносится дребезжанье старческого голоса и приглушенная работа телевизора. Светелка - полная имитация старины: сводчатые потолки, частые переплеты оконных рам, кисейные занавесочки, псевдокеросиновая лампа под потолком, кованый сундук, креслице-качалка, кровать, комод - все резное, из ореха, все под прошлый век. Но телевизор и телефон, но туалет и ванная блестят пластиком, никелем и эмалью. С удобствами и гигиеной тут не шутят и не расстаются, даже имитируя старину.
Мне стало вдруг не по себе. Обидно за Уитмена, даже за Форда. А где, кстати, Форд? Ведь таверна входит в его дирборнский комплекс. Я обнаружил его в ящике лжестаринного бюро. «добро пожаловать к Форду в Дирборн!» - восклицал с шершавой обложки черноволосый мужчина с широким лицом - Генри Форд второй, внук первого автомобильного короля Америки. Он вытолкнул меня из светелки середины прошлого века в конец второй трети века двадцатого.
И повинуясь его приглашению, я вышел на Оквуд-авеню - бульвар возле таверны - и зашагал в сторону Гринфилд-виллидж, где находятся музеи Форда. День был воскресный. Индустрия молчала. За невысокими решетками стояли приземистые кирпичные здания фордовских исследовательских центров. Я шел по тротуару вдоль шоссе. Тротуар был нехоженый, а шоссе потемнело от шин. И Генри Форд второй, заглазно оказывая мне гостеприимство, разъяснял со страниц путеводителя: « ... Автомобильный транспорт стал важнейшей экономической и социальной силой в современной жизни, и все мы здесь, в Дирборне, гордимся многолетним вкладом « Форд мотор компани» в дело прогресса и благосостояния нашей страны и ее народа. Пока вы находитесь здесь, мы приложим все усилия, чтобы сделать ваш визит приятным, познавательным и, как мы надеемся, подлинно вознаграждающим».
Это был серьезный разговор. Ох, какой это был серьезный разговор! И Оквуд-авеню была наполнена доказательствами. Я мысленно поблагодарил госдепартамент за его вето - за то, что он заставил меня бросить свою машину в Буффало, и за то, что лишил меня права арендовать машину в Дирборне. Идя пешком, я мог лучше оценить, что сделали со своей страной и своим народом старик Генри Форд, его рано умерший сын Эдсел и его внук Генри.
Я был в Дирборне одним-единственным пешеходом, и то не в счет, потому что чужестранец. Кругом машины, всюду машинный шелест под замершими в испуге дубами. Я был пугалом, дикостью, отклонением от нормы, я вырастал в одинокого бунтаря, бросающего ВЫ3ОВ всем. Я шел и шел, и каждый шаг давался мне все тяжелее. Между мною и людьми в машинах тан очевидно возникало пугающее психическое поле, состояние того напряженного, на нервном пределе, ожидания. которое вот-вот приведет н взрыву и которое авторы фильмов-ужасов не выдумали, а лишь подсмотрели на американских улицах. Я видел любопытство, недоумение. Я даже видел взгляды, в которых был страх, да. страх. Не может же человек ни с того ни с сего взять и пойти пешком. Что с ним случилось? А вдруг этот чудак выхватит из кармана заряженную смертью штуку и нервно вздрогнет, и прервется плавное скольжение машин по глади авеню…
На Мичиган-авеню, центральной магистрали Дирборна, я мог кричать, как Диоген: « Человека ищу!» В воскресенье авеню была пустынна, словно за пять минут до прихода радиоактивной волны, о которой сумели предупредить за неделю. Магазины, банки, рестораны закрыты. В барах пусто. У кинотеатра, где шел фильм об «агонии и экстазе» Микеланджело, кассирша скучала в своей стеклянной будочке. Я прошел не одну милю и встретил не более пяти прохожих. Но зато кипела жизнь у бензозаправочных станций.