Газета «Детройт фри пресс» печатает на первой полосе «Дневник солдата. Мысли героя о войне». Скупые, торопливые строчки сержанта Алекса Вакзи, рожденного в Детройте 18 июня 1 930 года, убитого под Тиу Хоа ( Южный Вьетнам) 6 февраля 1 966 года. Портретики серьезного черноволосого сержанта и его улыбающейся жены. Перед фотообъективом они почему-то все улыбаются, даже в трауре.
Вэн Сантер, сотрудник газеты, пишет: «Мы чтим сегодня память Алекса Вакзи н тысяч ему подобных, погибших за нашу страну в ее многочисленных войнах. Если вы не потеряли мужа, сына, отца или друга в одной из этих битв, думайте сегодня об Алексе Вакзи. Это был он?»
Идут воспоминания сестры. В детстве «ОН часами играл в игрушечные солдатики». Нончил среднюю школу в Детройте, пошел в армию в 1 946 году, скрыв возраст ( ему было лишь шестнадцать лет), воевал в Корее и получил «Силвер Стар» - « Серебряную Звезду» . «Алекс никогда не говорил, за что»,-вспоминает сестра. После Нореи служил в детройтской полиции. «скучал по армии», снова пошел добровольцем и был послан военным советником в Южный Вьетнам. Он получил еще одну « Серебряную Звезду», но и на этот раз не рассказал своей семье «за что». Он мог остаться дома с женой и тремя детьми, но снова предпочел джунгли.
Дневник солдата профессионален, краткие описания боевых стычек, изредка мысли. Например: «Я думаю, что наши войска проделали здесь во всем чертовски великолепную работу. Вторая мировая война и Норея дали не больше игры, чем та, которой мы занимаемся здесь».
Он все еще играл. Но последняя запись эмоциональна. Сержант пишет о бое за деревню, о самолетах « скайрейдер», которые «при втором налете за последние три четверти часа сбрасывают тяжелые бомбы, теперь уже приблизительно в ста ярдах от нас».
«Я вернулся в маленький деревенский дом, где. как мне показалось, двое скрывались в бомбоубежище. Оказалось, что там четверо подростков, две женщины средних лет и одна старуха. Все они сгрудились на пространстве, где и двое из нас не поместились бы, а ведь они провели там весь день. Я вывел их оттуда на открытое место, так как дом, деревья и т. д.-слишком хорошая мишень для самолетов и стрелкового оружия. Надеюсь, что наши солдаты, увидев их, хотя бы стрелять не будут. Я боялся. что рота « Си» нагрянет сюда, бросая гранаты во все щели ... Я отдал им банку галет и сыр. Кажется, они мне доверяли ... Вот почему я ненавижу эту войну. Невинные страдают больше всех».
Он пал в том же бою. Командир роты писал его вдове: «Вдохновляя солдат, он не прятался от пулеметного огня. Мы звали его лучшим, и он был таким: лучшим солдатом и лучшим человеком».
Автор статьи заключает скупой мужской слезой: «Может быть, в этот День поминовения вы оставите на минуту свои дела и подумаете об Алексе Вакзи. Ради этого он и существует, День поминовения».
Но позвольте, ради чего «этого»? Ради чего погиб Алекс Вакзи, написавший перед самой смертью, что он ненавидит эту войну? В День поминовения такие вопросы неуместны.
На первой полосе, рядом с дневником солдата, газета печатает сообщения из Сайгона: вчера еще одна буддистка - мать двоих детей - сожгла себя перед одной из пагод; буддисты публично полосуют себе ножами грудь и пишут кровью письма президенту Джонсону, требуя смещения премьера Ни. На второй полосе под заголовком « Замешательство царит в Сайгоне» публикуется заметна сайгонского корреспондента «Детройт фри пресс». Корреспондент приводит слова американского сержанта, выгружавшего из санитарного самолета четырех тяжелораненых американцев. « Будешь злым, ногда видишь, что эти тела приходят каждый день, в то время как эти мерзавцы все еще дерутся друг с другом», - в сердцах сказал сержант. « Мерзавцы», дерущиеся друг с другом,- это южновьетнамские союзники США-те самые, кого пришли защищать американцы. Теперь для их газет и сержантов подзащитные стали мерзавцами. Такую метаморфозу многие проглатывают без труда ....
Посмотрев газеты и телевизор, я прошмыгнул под взглядом «дочерей революции» через холл таверны и снова оказался на Онвуд-авеню.' Снова было противостояние одиночки-пешехода и тысяч машин. Но на просторах Гринфилд-виллидж, где находятся музеи Форда, люди покидали свои металлические микромиры, образуя древнюю текучую толпу. Они вылезали из «фордов», «Шевроле», «понтиаков», «Линкольнов», «Кадиллаков», « бьюиков», «рамблеров» и т . д . и т . п . и шли в музеи, не пожалев трех долларов, чтобы с умиленно-снисходительным интересом поглазеть на прадедушек своих машин и на мощный широкогрудый паровоз «Саузерн Пасифик», на древние пишущие машины и телеграфные ключи, на газовые рожки, лабораторию Томаса Эдисона, мастерскую братьев Райт и, конечно, на отчий дом Генри Форда первого-тогда прародитель, автомобильный король был просто сыном фермера, практичным мальцом со страстью на механике. Нынешние экспонаты начал к старости коллекционировать сам Форд первый. Как Эзра Корнелл и как многие другие, он сначала делал миллионы, а потом, когда маховик был раскручен и к трудным первоначальным миллионам словно сами по себе липли все новые и новые миллионы, он задумался о вечности, о благодарности потомков и о пьедестале пророка.