Генри Уилер откровенен, особенно когда нет соседей. Видит много несообразностей в политике правительства, в экономической ориентации страны. Свои претензии к людям в Вашингтоне не стесняется выкладывать перед иностранцем, к тому же «красным»:
– Они тратят пятьдесят - шестьдесят миллиардов в год на армию и военную технику. Сколько лет это продолжается? Сейчас мы пришли к тому, что от этого все труднее отказываться. А посмотрите, что происходит тем временем? Лезвия для бритвы разве вы будете покупать американские? Нет. Вы берете английское лезвие - оно лучшего качества. Фотокамеры, телевизоры? У японцев лучше. Европейские машины долговечнее, прочнее, а мы все делаем с расчетом на быстрый износ. А суда? Ведь мы покупаем японские суда. В Америке такая стоимость рабочей силы, что мы не можем конкурировать с другими странами.
У Генри Уилера страх беззащитного перед большими корпорациями, мифически сильными и необъятными.
– Давно ли были десятки автомобильных корпораций, а где они теперь? Осталась «большая тройка». Попробуйте-ка открыть новое автомобильное дело. Прогорите даже со ста миллионами.
Он родился и сложился в эпоху американского изоляционизма - изоляционизма не только во внешней политике, но и внутри страны (слабая централизация, большие права штатов, озабоченность и традиционная одержимость местными и личными делами и бизнесом}. И вот на протяжении каких-то десятилетий его страна берет на себя бремя «опекуна мира», «мирового полицейского». Накал каша образовалась в мозгу среднего американца, который всегда чихать хотел на все, что происходит не только за пределами его страны, но и за пределами его города и штата. Он привык смотреть на все, как прагматист, живущий сегодняшним днем, всякую теорию он отрицает в принципе. Но мерка узкого прагматизма не годится для истории. А американец ощущает себя ее участником, и, может быть. выбирая президента США и з двух кандидатов, он делает выбор между войной и миром (ошибочно или верно - это уже другое дело).
Генри Уилер катит в своей дюралевой кибитке в Мексику и читает там мексиканскую газету, издающуюся на английском языке. И вдруг убеждается, что в этой газете мир выглядит иным, чем в той, которую он всю жизнь читал на севере штата Мичиган. Он обнаруживает, что ему сделали «брэйнуошинг» - промывку мозгов. Он пытается пробиться к истине. Он пробует смотреть на мир исторично: « Вы позднее начали, а уже достигли больших результатов». Он угадывает угрозу в американском глухом и сытом благополучии, в американском высокомерном - по принципу богатый к бедному - отношении к другим народам. Он считает, что сто лет без войн на американской территории и помогли американцам, и развратили их - они не знают, что такое война и как настрадались русские, да и остальные европейцы. А это опасно.
И он же опутан мелкими, но сильнодействующими условиями американского филистерства, американских, сформированных теми же большими корпорациями представлений о «дисент лайф». Из него хлещет наивная ребячья гордость за новенький трейлер, сыплются извинения за непостеленные ковры".
Кофе выпит, орешки съедены, соседи Уилеров ушли. Наступил вечер, и громкий радиоголос, разносящийся над лагерем, предупреждает кочевников о грозящей опасности: Гринфилд-виллидж отказалась подключить трейлеры к своей электросети. Уилеры не на шутку заволновались, и я понял, что пора прощаться. Но на прощание Генри решил познакомить меня с каким-то выдающимся кочевником.
– Вот это парень! - шептал он мне с тайным восторгом заговорщика.
Парень, однако, куда-то запропал, и Генри сам рассказал мне коротенькую повесть. Повесть о Настоящем человеке из «Караванного клуба Уолли Байяма».
Повесть эта, одна и та же, писалась заново каждый раз, когда в трейлерный табор, где бы он ни раскинулся, вдруг вкатывался еще один дюралевый домик на колесах, таной, нан все, но принадлежащий негру. И не успевал он занять свое место в ряду, нак Настоящий человек уже любезно стучал в негритянскую дюралевую дверку: « Вас не беспокоят? Вам тут не мешают?» Обрадованная семья благодарила недремлющего защитника расового равенства и такого легкого на подъем врага дискриминации. А герой через полчаса стучал снова: « Все нормально?» Его снова благодарили. Но это было лишь начало. Настоящий человек был бдителен, пунктуален и неутомим. Еще через полчаса слышался его бодрый оклик: « Все о'кэй?» Он не жалел себя ни днем, ни ночью, громыхая по дюралевой дверке: « Все в порядке?» Спустя каких-нибудь трое суток в кемпинге воцарялся, накопец, полный порядок: черный соотечественник отбывал, уяснив, что никакие дюралевые чудеса Уолли Байяма не защитят его от «стопроцентных» американцев.