В этот вечер в лесу ветра не было, тишина была как в омуте. На восточном небосклоне уже висел золотой серп. Дуб железистый и сосна стояли тихо, словно мертвые. А единственным неспящим существом, внимательно слушавшим совиный рассказ, был я. Вся эта обстановка приводила сову в необыкновенно хорошее настроение.
- Да, сложно передать словами, какова была радость птиц.
Особенно велика была радость воробьев, синиц, крапивниц, белоглазок, длиннохвостых овсянок и мухоловок — птиц, которых постоянно все путали. Они кричали от радости, кружились, прыгали, взявшись за крылья, и скорее неслись в покрасочную мастерскую коршуна.
«Интересные вещи она рассказывает», — подумал я.
- Вот ведь как это было.
Да, теперь понятно.
Выходит, все птицы отправились на покраску?
- Да, все пошли. И орлы, и страусы, и даже большие птицы - все, не спеша, отправились к коршуну. Заказы у всех были разные. Одна говорила: «Покрасьте меня как-нибудь, без особых прикрас», а другая:
«А меня покрасьте тщательно, избегайте дурных тонов, в крайнем случае я могу допустить мышиный цвет».
Коршун с самого начала работы был в необыкновенном расположении духа, хватался за работу и красил всех направо и налево. На крутом берегу реки из красной глины он вырыл круглую яму и залил туда краску. Он брал птицу в клюв и, широко расставляя ноги, опускал ее в чан с краской.
Конечно же, самым сложным делом была покраска головы и лица. Смотреть на это было просто больно. Голова — еще терпимо, ее можно было покрасить, свесившись головой вниз. А при покраске лица приходилось клюв птицы помещать в воду, что, конечно же, доставляло всем ужасное мучение. Если по невниманию во время покраски какая-нибудь птица делала вдох, то весь желудок, все кишки прокрашивались и становились либо красными, либо черными.
Зная это, птицы, перед тем как поместить лицо в краску, делали глубокий вдох. После погружения в груди у них оставалось много дурного газа, который надо было выдохнуть. Тяжелее всего было маленьким птицам, ведь у них и легкие были маленькими.
Когда они не могли больше переносить погружения, говорят, они поднимали свое личико и так страшно кричали, будто умирают. Ну и тогда, понятно, лицо оставалось непрокрашенным. Например, у белоглазки вокруг глаз остались белые непрокрашенные места, а у длиннохвостой овсянки остались не погруженными в краску обе щеки.
Тут я решил подтрунить над совой:
- Вот как. Вот как. Вот оно что. А я думал, что белоглазка и овсянка сами попросили, чтобы им не окрашивали эти белые пятнышки.
Сова немного растерялась и, переведя взгляд в глубину леса, куда-то в темноту, ответила:
- Нет, здесь ваше мнение ошибочно. Это все произошло из-за их маленьких легких.
Тут я решил, что пришло время вставить свое замечание:
- Если все так, как вы говорите, то почему же и у белоглазки, и у овсянки с обеих сторон симметрично белые пятнышки одинаковой формы и в одинаковых местах? Это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой. Если бы им не хватило воздуха и они прервали покраску, то белое пятно осталось бы, скорее всего, либо с одной стороны у глаза,либо сверху на лбу.
Сова на какое-то время закрыла глаза. Лунный свет спускался на лес подобно свинцу — тяжелому, но светлому. Сова наконец-то открыла глаза, голос ее звучал несколько ниже обычного:
- Наверное, они красили обе половинки лица отдельно.
Я рассмеялся:
- Если бы они красили обе половинки лица отдельно, то получилось бы еще хуже, не так ли?
Сова с чувством достоинства отвечала:
- Ничего здесь странного нет. Размер легких был одинаково маленький, как в начале покраски, так и в конце, и поэтому в одно и то же время у них ощущалась нехватка дыхания.
- Да, похоже, что так, — сказал я вслух, а про себя подумал:
«Хитрая бестия, логично придумала, удалось тебе улизнуть».
- Вот какие дела, — оборвала сова свою речь на полуслове.
«Да, сейчас я проиграл», — подумал я раздраженно, и у меня пропало всякое желание разговаривать.
Однако мне опять стало стыдно перед совой, и я решил продолжить разговор:
- Ах вот, оказывается, в каком духе все это происходило. И в завершение такие птицы, как журавль или цапля, так и остались неокрашенными.
- Нет, это все было по заказу, по личному заказу журавля.
Господин журавль сам приказал покрасить только самый краешек хвоста в черный цвет. Его покрасили согласно собственному приказу, — ответила сова и удовлетворенно рассмеялась.