Ребята, конечно, с большим любопытством ожидали, что скажет об этом странном происшествии учительница. Когда она разглядывала Грекину парту, то некоторые даже со своих мест повскакивали:
— Действительно… — с удивлением проговорила она, — кто-то сплясал… — А потом, заметив, с каким настороженным вниманием все смотрят на нее, весело добавила: — Нет, Саша, я не согласна, это не чечеточка. Скорее буги-вуги.
Мне до того понравилось, как она это сказала, что я громко засмеялся и сострил:
— Танец пришельца из космоса!
— Ага, из космоса! — возразил кто-то из ребят. — Сам Грека, наверно, и сплясал.
— Кто?! — Щеки и шея у Греки покраснели. Он сжал кулаки. — Вот, смотри глазами! — Он поднял ногу. — Гладкие подметки. А тут — следы с гармошкой. Надо посмотреть, у кого с гармошкой.
В ту же минуту почти все принялись поднимать и показывать ноги. Один я сидел словно окаменелый. Неужели хочет продать меня?.. Ну и хитрец! Гиена! Как повернул… Я со злостью взглянул на Греку.
— Ребята! Ребята! Кончайте цирк! — потребовала Ирина Васильевна. — Никакого следствия знатоков вести не будем. Начинаем урок.
И снова, едва прозвенел звонок на перемену, мы выскочили за дверь и — мимо классов, мимо длинного ряда стенных газет — устремились в конец коридора. Во мне, будто Везувий, поглотивший Помпею, клокотало справедливое негодование.
— Ты что же, — накинулся я на Греку, — продать меня захотел! Выходит, я — главный злодей, хулиган, а ты — невинная овечка…
Но, видно, и у Греки злости накопилось — больше некуда. Эта «невинная овечка» вряд ли прошла бы мне даром. Хорошо, что именно в этот момент поблизости проходил Алеша. Я, разумеется, понял, что Алеша совсем не случайно оказался поблизости. И я был благодарен ему. Грека, хоть и позеленел от злости, но «овечку» скушал. Лишь желваки на скулах округлил и прошипел мне в лицо:
— А ты сам хорош, шутник-сатирик! Я тебе покажу пришельца из космоса! Врежу по карточке — забудешь про шутки…
Наверное, со стороны можно было подумать, что у нас вот-вот начнется потасовка. В следующую минуту — опять же не случайно — и Марина подошла к Алеше. Видно, очень волновалась за меня.
Мы еще поспорили немного. А потом Грека скосил глаза на Алешу с Мариной, стоявших возле сатирической газеты «Еж», и тоном приказа распорядился:
— Ладно, хватит болтовни! Разговор будет в другом месте. Жду вас сегодня в 16.00. У меня обо всем и потолкуем. Без помех. Потолкуем! — угрожающе повторил Грека. — Если головоломку самого адмирала Макарова раскумекал, то и здесь до корней докопаюсь. И не вздумайте не прийти! Головы пооткручиваю!
Глава двадцать вторая, последняя, в которой я веду себя как настоящий парень, а шестерка белых слоников наконец обретает потерянного собрата
Говорят: любишь кататься, люби и саночки возить. Если бы саночки возить — тут бы и разговаривать не о чем. Нам же пришлось со всего хоккейного поля убирать снег. А навалило снегу — ой-ей-ей! Почти на целый валенок. Ребята пытались перемножать: ширину поля на длину да еще на «целый почти валенок». Страшное получилось произведение — кубометров пятьдесят.
Наше счастье, что часам к двум снег прекратился, словно решил пожалеть нас.
На уборке работали все. И хоккейная команда в полном составе, и девчонки-фигуристки, и малышей с их крохотными лопатками никто не прогонял. Хоть и невелика помощь, но — помощь.
Скоро за низеньким деревянным барьерчиком образовались высокие снежные валы, и наше поле теперь лежало словно в тарелке.
— Это трибуны для болельщиков будут, — сказал Алеша и широкой фанерной лопатой вывалил за борт ком снега, — А если лавочки сделать, настоящий стадион получится.
— Может, и билеты станем продавать? — пошутил я. — По рублю за штуку. Скажешь, не купят? В очереди будут стоять. Как же, сенсация спортивного мира — повторный матч хоккейных гигантов — «Вымпела» с «Ураганом».
Алеша воткнул лопату в снег и пытливо, пожалуй, даже с удивлением посмотрел на меня. Не иначе как веселость моя показалась ему подозрительной.
— Борь, тебя одного мы все-таки не отпустим.
Я тоже с размаху всадил лопату в сугроб и независимо сплюнул:
— Ерунда!
— А если бить станет? Психанет…
— Не станет. Знаю, что сказать ему…
Алеша снял мохнатую шапку и принялся завязывать наверху лямки.
— Боюсь, честное слово, что-то боюсь за тебя…
Все же мне удалось убедить командира не вмешиваться-в это дело.
— Долго не задержусь, — сказал. — Самое большее-полчаса…
А в 16.00 я уже стоял перед Грекиной дверью. Было ли-страшно? Не знаю. Если и не страшно, то страшновато. Определенного плана действия у меня не было. В одном не сомневался: держаться надо смело, а лучше всего — самому наступать.