Но не мог разыскать билета, и, кроме того, у него стали слипаться глаза. Не попал ли билет в подпечье? Трофимаш вытянулся на теплой печке, чтобы пошарить в подпечье рукой, и в тот же миг заснул.
Снились ему какие-то дороги. Две лошади играли в мяч. Потом отец отворил ворота, и во двор к ним въехал поезд. Из вагона вышел его бэдица с пушкой в руках. Поставил на землю и стал показывать Трофимашу, как из нее стреляют. Тут появился невесть откуда фашист и погнался за их телкой. Трофимаш прицелился в него из пушки — б-бах!
Со скамейки с грохотом упало ведро, и наш артиллерист проснулся. Свесил голову с печки, да так и окаменел — мать, уже одетая в дорогу, стояла посреди комнаты и наставляла Домнику:
— Не пускай пеструю квочку нестись в яслях. А вечером кого ты позовешь спать к нам?
— Позову Русанду.
— Только хорошенько запирайте двери и рано ложитесь — теперь разный народ шляется по дорогам.
«Забыли про меня!» — ужаснулся Трофимаш. Одним прыжком он оказался на полу и в тот же миг скрылся под кроватью. Вытащил оттуда две большие старые калоши, непарные к тому же, и стал веревочкой привязывать их к ногам слетят еще, пока залезет на подводу.
Шапку он нашел сразу, а пальтишко не мог найти, — видно, тоже отнесли к сапожнику в починку. Трофимаш стянул с печки старый отцовский зипун и сразу же с головой исчез в нем, выглядывали только кончик носа и верхушка шапки. Стал искать рукава, тыкал руками во все стороны, потом нашел внутри карманы и оставил рукава в покое. Карманы были что надо, а воротник тер уши, головы никак не повернуть, поэтому он попросил Домнику:
— Застегни мне воротник.
Девушка глянула и покатилась со смеху.
— Мама, посмотрите на Трофимаша!
Засмеялась и тетушка Замфира; услышав смех в доме, вошел бадя Зынел. Улыбнулся, застегнул сыну воротник, но, видя, что тот рвется к двери, вынужден был огорчить его:
— Ты должен остаться дома, сынок.
У Трофимаша побелел кончик носа, в глазах заискрились слезы.
— А… что скажет бэдица Тоадере?!
Бадя Зынел поправил ему шапку, потом воротник.
— Ему будет очень жалко, чего уж там… Только рассуди сам — как мы можем бросить дом?
— Так ведь Домника остается.
— Ну что Домника! Она девушка. Они только и умеют, что плясать и браниться. То ли дело мужчины! Если, не дай бог, ночью к овцам ворвутся волки, что она станет делать?
— А я тоже боюсь волков.
— Ну уж, рассказывай! Знаю я, что ты их не боишься.
Домника зажала в ладонях его голову и пристально посмотрела в глаза.
— И тебе не жалко оставлять меня одну?
Вздохнул Трофимаш. Плохо, когда у тебя столько родни. Все же сестра у него одна. Только одна.
— А за уши не будешь таскать?
— Таскать тебя за уши? Да разве я смогу удержать тебя в руках?
Трофимаш подумал: верно, если он не захочет, черта с два удержишь его.
Стал развязывать калоши, но когда на улице свистнул кнут и заскрипела телега, слезы полились в три ручья, и Трофимаш выбежал во двор показать свое лицо, залитое слезами, — может, сжалятся.
Но на улице было темно, и слышно было, как глухо гудят пруды.
— Ну, будьте здоровы!
— Счастливого пути!
Тяжело вздохнули лошади, предчувствуя трудную дорогу, натужливо заскрипела подвода, и они выехали со двора.
Долго еще простоял Трофимаш на завалинке, слушая, как где-то на самой окраине медленно затихают скрип колес и голос отца, подбадривающего лошадей.
На другом конце села хрипло залаяла собака. И тут же умолкла. И снова стали глухо гудеть пруды, переполненные вешней водой.
Домника пошла закрыть ворота. Трофимаш, поеживаясь от холода, бегал по завалинке. Спросил сестру:
— Домника! А когда я буду воевать и меня повезут с орудией через Бельцы, ты приедешь?
— А ты пришлешь телеграмму?
— Пришлю.
— Тогда приеду. Как получу, сразу и приеду.
Трофимаш облегченно вздохнул и, подметая завалинку полами зипуна, поплелся в дом. Одной заботой меньше, и то хорошо.
4
Сноровистая и хваткая, как муравей, Домника чуть свет принялась за дело, потому что, да будет вам известно, убрать дом — это не столько труд, сколько искусство. Как и любое другое искусство, оно неповторимо, ибо одно дело убрать дом на рождество, и совсем другое дело убрать, когда должны нагрянуть гости. Одно дело убрать дом, когда сама ждешь кого-то, и другое дело прибраться, когда просто мама сказала: ты, дочка, поди и прибери.
Из великого множества приемов и способов убрать свой дом Домника особенно любила убирать не спеша, когда она одна в доме и когда можно позволить себе ставить вещи не там, где они всегда лежат, а там, где им бы надлежало быть, будь это в ее собственном доме. Когда начиналось великое переселение вещей, она была счастлива, и это означало, что Домника ждет не просто кого-нибудь, а свою ближайшую подругу.