Солнце только что зашло. Вернее — те, кто повыше ростом, еще врали, будто видят его где-то там, за горизонтом, а возле хаты тетушки Докицы собрались ребята, которым уже стыдно спать на печке, но и к девушкам как-то сложновато пойти.
О чем-то спорят меж собой и, когда улицы пустеют, собираются вместе и закуривают. Остается еще одно важное дело — пойти к девчатам. Но не так-то это просто: поймают, чего доброго, парни постарше, и хорошо еще, если только вздуют, а то могут и шляпу забрать. Мама ничего не скажет, а отец побьет шляпа ведь его…
Один, побойчее, кашляет, вытирая слезы, но ему и в голову не приходит вынуть самокрутку изо рта. Запрокидывает голову, чтобы дым не попал в глаза, и говорит:
— Пошли к Иляне.
— К какой Иляне? — испуганно спрашивает другой.
— А к этой, что живет тут рядом.
— Отец у нее больно сердит — тут же выставит за дверь.
— Может, не выгонит…
У третьего, смуглого, даже чубчик есть. Поправил и спрашивает:
— А ты хоть договорился с ней? С Иляной то есть?
— Договорился, — отвечает тот, что кашляет, и видно, что он и не думал говорить с ней.
— И что она сказала?
— Сказала, мол… Сказала: «Приходите».
— Ладно. А если выйдет ее отец и устроит скандал? Ты будешь отвечать?
— Нет… Если хотите, пойдем так. Каждый за себя.
— Черта с два ты с ней говорил.
— Чтоб я лопнул, говорил…
В это время скрипит дверь, и на пороге появляется тетушка Докица.
— Да вы что, хотите поджечь село? Вот я вас…
Но так и не досказала — слушать уже было некому, на дороге остались только три дымящихся окурка.
— Чтоб вам пусто было! — сердится тетушка Докица и выходит на улицу погасить цигарки. — Видели таких сорванцов?
А сорванцы были уже на другой магале, и тот, с чубчиком, кричал, тяжело дыша, пытаясь догнать товарищей:
— Эй вы, а папиросы-то забыли погасить!
Но попробуй догони их — за ними не угнаться и верховому. Тогда отправился и он домой, чтобы завтра рассказать, как они собрались к девчатам и что из этого получилось.
На этом и кончился первый налет на рэзешских девушек.
Георге шел к колодцу; зачем нужна была вода, не мог припомнить, но знал определенно, что наказал себе принести с вечера ведро воды.
— По воду, Георге?
Его догонял Скридон.
— По воду.
— Пошли вместе.
Последнее время он часто приходил к Георге, рассказывал всякие небылицы, помогал по хозяйству. И в тот день был уже раза три — недавно ушел и снова вернулся.
Георге наполнил ведро, и они уселись на колодезном срубе.
— Пойдем к девчатам, гульнем.
— Куда?
— Есть у меня местечко…
Скридон быстро поднялся, вышел на середину улицы и сложил ладони рупором:
Внизу кто-то стал рассказывать, что случилось с Ляной в лесу, затем неизвестно откуда появились двое с тоненькими голосами. Через пять минут парни уже не могли уместиться на срубе, и Миша спросил Георге, нельзя ли вылить воду из ведра, чтобы перевернуть его вверх дном и сесть.
— Я тебе потом наберу.
— Выливай.
Скридон спрятался за колодец, чтобы Миша его не облил, но тот уже успел замочить ноги кому-то другому. Скридон, покровительственно похлопав по плечу пострадавшего, объявил:
— Слушай, ребята! Скридон знает, где есть хорошее вино. И денег не надо.
— Где?
— У деда Тропоцела.
— Он должен тебе что-нибудь?
— Я воровать не пойду.
— А у него есть собаки?
— Ну затарабанили! — рассердился Скридон. — Что вы мне слова не даете сказать? К старику приехала внучка из Фрэсэн. То мне сообщила одна из моих теток, она живет там, поблизости. Во Фрэсэнах, говорит, ее не смогли выдать замуж и привезли сюда.
— Если так, пошли!
— Гуляем, братцы!!
— Подождите, отнесу ведро домой.
— Зачем его относить? Возьмем с собой.
— Давай, я понесу.
Идут. Скридон — впереди, остальные — за ним, последний — Миша с ведром.
Дед Тропоцел сидел на скамеечке перед домом, с топором на коленях, ожидая, когда взойдет луна, чтобы нарубить хворосту на завтра. Когда увидел, что гостей набился полон двор, встал, хотел что-то сказать, да так и остался с раскрытым ртом. Для стольких парней надо подзанять внучек у соседей, и то вряд ли хватит.
— Здравствуйте, мош Тропоцел! — приветствовал его Скридон. — Хозяйничаете?