Макомбера охватил пьяный восторг.
— Сколько раз вы стреляли? — спросил он.
— Только три, — сказал Уилсон. — Первого убили вы. Самого большого. Двух других я вам помог прикончить. Боялся, как бы они не ушли в чащу. Они, собственно, тоже ваши. Я только чуть подправил. Отлично стреляли.
— Пойдемте к машине, — сказал Макомбер. — Я хочу выпить.
— Сначала нужно прикончить вот этого, — сказал Уилсон.
Буйвол стоял на коленях, и когда они двинулись к нему, яростно вздернул голову и заревел от бешенства, мотая головой, тараща свиные глазки.
— Смотрите, как бы не встал, — сказал Уилсон. — И еще отойдите немного вбок и бейте в шею, за ухом.
Макомбер старательно прицелился в середину огромной, дергающейся, разъяренной шеи и выстрелил. Голова упала вперед.
— Правильно, — сказал Уилсон. — В позвонок. Ну и страшилища, черт их дери, а?
— Пойдем выпьем, — сказал Макомбер. Никогда в жизни ему еще не было так хорошо.
В автомобиле сидела жена Макомбера, очень бледная.
— Ты был изумителен, милый, — сказала она Макомберу. — Ну и гонка!
— Очень трясло? — спросил Уилсон.
— Очень страшно было. Я в жизни еще не испытывала такого страха.
— Давайте все выпьем, — сказал Макомбер.
— Обязательно, — сказал Уилсон. — Мемсаиб первая. — Она отпила из фляжки чистого виски и слегка передернулась. Потом передала фляжку Макомберу, а тот Уилсону.
— Это так волнует, — сказала она. — У меня голова разболелась отчаянно. А я не знала, что разрешается стрелять буйволов из автомобилей.
— Никто и не стрелял из автомобилей, — сказал Уилсон холодно.
— Ну, гнаться за ними в автомобиле.
— Вообще-то это не принято, — сказал Уилсон. — Но сегодня мне понравилось. Такая езда без дорог по кочкам и ямам рискованнее, чем охотиться пешком. Буйвол, если б захотел, мог броситься на нас после любого выстрела. Сколько угодно. А все-таки никому не рассказывайте. Штука незаконная, если вы это имели в виду.
— По-моему, — сказала Марго, — нечестно гнаться за этими толстыми, беззащитными зверями в автомобиле.
— В самом деле?
— Что, если бы об этом узнали в Найроби?
— Первым делом у меня отобрали бы свидетельство. Ну и так далее, всякие неприятности, — сказал Уилсон, отпивая из фляжки. — Остался бы без работы.
— Правда?
— Да, правда.
— Ну вот, — сказал Макомбер и улыбнулся в первый раз за весь день. — Теперь она и к вам прицепилась.
— Как ты изящно выражаешься, Фрэнсис, — сказала Марго Макомбер.
Уилсон посмотрел на них. Если муж дурак, думал он, а жена дрянь, какие у них могут быть дети? Но сказал он другое:
— Мы потеряли одного ружьеносца, вы заметили?
— О господи, нет, — сказал Макомбер.
— Вот он идет, — сказал Уилсон. — Живехонек. Наверное, свалился с машины, когда мы отъезжали от первого буйвола.
Старик Конгони, прихрамывая, шел к ним в своем вязаном колпаке, защитной куртке, коротких штанах и резиновых сандалиях; лицо его было мрачно и презрительно. Подойдя ближе, он крикнул что-то Уилсону на суахили, и все увидели, как белый охотник изменился в лице.
— Что он говорит? — спросила Марго.
— Говорит, что первый буйвол встал и ушел в чащу, — сказал Уилсон без всякого выражения.
— Вот как, — сказал Макомбер рассеянно.
— Значит, теперь будет точь-в-точь как со львом, — сказала Марго, оживляясь.
— Будет, черт побери, совсем не так, как со львом, — сказал Уилсон.
— Пить еще будете, Макомбер?
— Да, спасибо, — сказал Макомбер. Он ждал, что вернется ощущение, которое он испытал накануне, но оно не вернулось. В первый раз в жизни он действительно не испытывал ни малейшего страха. Вместо страха было четкое ощущение восторга.
— Пойдем взглянем на второго буйвола, — сказал Уилсон. — Я велю шоферу отвести машину в тень.
— Куда вы? — спросила Марго Макомбер.
— Взглянуть на буйвола, — сказал Уилсон.
— И я с вами.
— Пойдемте.
Все трое пошли туда, где второй буйвол черной глыбой лежал на траве, вытянув голову, широко раскинув тяжелые рога.
— Очень хорошая голова, — сказал Уилсон. — Между рогами дюймов пятьдесят.
Макомбер восхищенно смотрел на буйвола.
— Отвратительное зрелище, — сказала Марго. — Может быть, пойдем в тень?
— Конечно, — сказал Уилсон. — Смотрите, — сказал он Макомберу и протянул руку. — Видите вон те заросли?
— Да.
— Вот туда и ушел первый буйвол. Конгони говорят, что, когда он свалился с машины, бык лежал на земле. Он следил, как мы гоним и как скачут два других буйвола. А когда он поднял голову, буйвол был на йогах и смотрел на него. Конгони пустился наутек, а бык потихоньку ушел в заросли.
— Пойдем за ним сейчас? — нетерпеливо спросил Макомбер.
Уилсон смерил его глазами. Ну и чудак, подумал он. Вчера трясся от страха, а сегодня так и рвется в бой.
— Нет, переждем немного.
— Пожалуйста, пойдемте в тень, — сказала Марго. Лицо у нее побелело, вид был совсем больной.
Они прошли к развесистому дереву, под которым стоял автомобиль, и сели.
— Очень возможно, что он уже издох, — заметил Уилсон. — Подождем немножко и посмотрим.
Макомбер ощущал огромное, безотчетное счастье, никогда еще не испытанное.
— Да, вот это была скачка! — сказал он. — Я в жизни не испытывал ничего подобного. Правда, чудесно было, Марго?
— Отвратительно, — сказала она.
— Чем?
— Отвратительно, — сказала она горько. — Мерзость.
— Знаете, теперь я, наверно, никогда больше ничего не испугаюсь, — сказал Макомбер Уилсону. — Что-то во мне произошло, когда мы увидели буйволов и погнались за ними. Точно плотина прорвалась. Огромное наслаждение.
— Полезно для печени, — сказал Уилсон. — Чего только с людьми не бывает.
Лицо Макомбера сияло.
— Право же, во мне что-то изменилось, — сказал он. — Я чувствую себя совершенно другим человеком.
Его жена ничего не сказала и посмотрела на него как-то странно. Она сидела, прижавшись к спинке, а Макомбер наклонился вперед и говорил с Уилсоном, который отвечал, повернувшись боком на переднем сиденье.
— Знаете, я бы с удовольствием еще раз поохотился на льва, — сказал Макомбер. — Я их теперь совсем не боюсь. В конце концов, что они могут сделать?
— Правильно, — сказал Уилсон. — В худшем случае убьют вас. Как это у Шекспира? Очень хорошее место. Сейчас вспомню. Ах, очень хорошее место. Одно время я постоянно его повторял. Ну-ка, попробую: "Мне, честное слово, все равно; смерти не миновать, нужно же заплатить дань смерти. И, во всяком случае, тот, кто умер в этом году, избавлен от смерти в следующем." Хорошо, а?
Он очень смутился, когда произнес эти слова, так много значившие в его жизни, но не в первый раз люди на его глазах достигали совершеннолетия, и это всегда волновало его. Не в том дело, что им исполняется двадцать один год. Случайное стечение обстоятельств на охоте, когда вдруг стало необходимо действовать и не было времени поволноваться заранее, — вот что понадобилось для этого Макомберу; но все равно, как бы это ни случилось, случилось это несомненно. Ведь вот какой стал, думал Уилсон. Дело в том, что многие из них долго остаются мальчишками. Некоторые так на всю жизнь. Пятьдесят лет человеку, а фигура мальчишеская. Пресловутые американские мужчины-мальчики. Чудной народ, ей-богу. Но сейчас этот Макомбер ему нравится. Чудак, право, чудак. И наставлять себе рога он, наверно, тоже больше не даст. Что ж, хорошее дело. Хорошее дело, черт возьми! Бедняга, наверно, боялся всю жизнь. Неизвестно, с чего это началось. Но теперь кончено. Буйвола он не успел испугаться. К тому же был зол. И к тому же автомобиль. С автомобилем все кажется проще. Теперь его не удержишь. Точно так же бывало на войне. Посерьезней событие, чем невинность потерять. Страха больше нет, точно его вырезали. Вместо него есть что-то новое. Самое важное в мужчине. То, что делает его мужчиной. И женщины это чувствуют. Нет больше страха.