«Да он — поэт!» — подумал Сергей и сказал то, что подумалось:
— Да вы прямо поэт!
Михаил Артамонович смутился.
— Поворачиваем, — предложил он. — Заболтался я. Надоел вам, наверное.
— Что вы! — отверг Сергей.
Десятка три метров они шли молча.
«Рассказывал ли он ей так, как мне? — размышлял Сергей. — О чем они вообще говорят? Может, он боготворит ее, а она подсмеивается над ним? Видимо, так».
И подобно тому, как давеча ему не хотелось прихода Нининого мужа, ему не захотелось возвращаться сейчас к ним домой. «Несомненно, она заведет разговор об искусстве или о чем-нибудь вроде того. А если муж вставит свое суждение, она или тонко обрежет его, или понимающе, что еще невыносимей, переглянется со мной». А он уже не мог относиться к спутнику так, как полчаса назад.
Он раздумывал о Нине, о муже ее, делал различные выводы о взаимоотношениях их, предполагал всевозможные ситуации, но сквозь все его размышления красной нитью шла мысль: «Но зачем же она вышла за него замуж? Если он сейчас молчалив и застенчив, то раньше наверняка стеснялся еще больше и говорил еще меньше. Зачем?»
— Михаил Артамонович, я к вам обращусь со странным предложением, — сказал вдруг Сергей. — Только вы плохо обо мне не подумайте. Сейчас мы с вами прошли около пивной. Вернемся, не раздеваясь, выпьем по стакану красного вина. Там есть, я видел. Это нас задержит на пятнадцать минут.
— Так дома же, — удивленно откликнулся Михаил Артамонович. — Почему здесь?
— На пятнадцать минут, — настаивал Сергей. — Видите, взволновали вы меня вашими планами, ну, и мечтами, можно сказать. Хочется выпить за город ваш, за ваш микрорайон, именно с вами и именно здесь, — он невольно выделил слово «именно».
— За это… можно, — не совсем уверенно произнес Михаил Артамонович, внимательно глядя на Сергея, точно проверяя, не шутит ли он.
Зашли в полуподвальную пивную, взяли по стакану портвейна. В пивной, по-обычному, было шумно и душно. Не раздеваясь, выпили у крайнего столика.
«А выйди бы она за меня, — ни с того ни с сего пришла Сергею в голову мысль, — так же бы стала другим говорить: «Бродяга, мол, дома не живет. И на уме только одно: газета да газета. Скучно». Сколько угодно».
И он решительно спросил:
— А Нине вы никогда не рассказывали о том, о чем мне сегодня?
Михаил Артамонович очень пристально взглянул на Сергея и смущенно, но вместе с тем как-то неопределенно усмехнулся.
— Видите ли… Жена у меня как-то не любит разговоров о моей работе. Она все шутит. Иной раз в шутку называет меня знаете как? Наследник Елисеева. Это такой купец, не то московский, не то петербургский, когда-то существовал. Слыхали?
— Слыхал, — односложно ответил Сергей.
Они вышли на улицу. Снег падал реже, и проспект, новый и сияющий, был виден теперь как на ладони. Сергей шел рядом с Михаилом Артамоновичем и придумывал убедительный предлог, чтобы отказаться от ужина, извиниться, взять вон там, на углу, такси и уехать в гостиницу. И ничего не мог придумать.
Ночь на перевозе
Ранней осенью тиха, таинственна, прозрачна и невообразимо прекрасна Ломенга. Купаться уже не тянет, и на реке людей почти не увидишь. Сплав прошел, луга выкошены, только прибрежная осока, сухо шуршащая под ногами, осталась. И в тени береговых обрывов то ли течет, то ли стоит темноватая и даже на вид холодная вода.
На той стороне стога по лугам, то группами по нескольку штук, то поодиночке. Нефтебаза со старинным, укоренившимся названием «Нобель» посверкивает оцинкованными боками огромных цистерн-резервуаров под лучами уходящего за леса солнца. Берег, на котором нефтебаза, крут, обрывист, здесь весной пристают небольшие танкеры и перекачивают горючее в баки. Перед баками по кромке берега деревья — все в осеннем разноцветье.
Тишина, только осока под редким ветерком иногда прошуршит. И в высоченном без единого облачка небе по-осеннему высоко, очень высоко, летят птицы.
Приземлившись на знаменитой «аннушке» — маленьком самолетике, который то ли доехал, то ли допрыгал до домика аэропорта с привычной полосатой «колбасой» на высоком столбе и будочками метеостанции неподалеку, я оставил чемодан в аэропорту и, минуя городок, ушел на Ломенгу, по которой давно тосковал. И хотя день переходил в вечер, я решил, что успею к друзьям. А с Ломенгой надо повидаться.