Они вышли на берег Ряхмы и встали у края обрыва. Все эти дни по реке шло «сало», но сейчас не было слышно шуршания льдин. Узенькая перемычка связала две столкнувшиеся льдины, и выше этого места образовалась каша из битого льда, еще выше нагромоздились ледяные поля, разделенные полыньями, а ниже рябилась черная ледяная вода.
— Гляди-и-и, — восторженно выдохнула Ритка, — встала…
Небо в этот вечер закрыли тучи. Только на западе осталось открытым небольшое полукружье зеленоватого вечернего цвета, на бледном фоне которого рисовались контуры штабелей леса, шел по невидимой дороге человек, и загорелась первая звезда. Восточная половина неба была темной, зато западную, около полукружья, испещрили багровые мазки. Казалось, черного меха шубу окунули в золотую краску, выжали потом насухо и натянули на небосвод. В отжатых местах образовались темные провалы, другие же части шубы горели червонным багрянцем. Начинало темнеть.
— Да-а, — протянул Левка, — здорово красиво.
Лучи заходящего солнца отразились от ледяных полей, осветили верхушки соснового бора, спускавшегося к реке, и выделили стоящую на противоположном берегу белоголовую иву.
Поздней осенью, когда золотыми кострами пылают березы, когда буреют еловые перелески и под утренними заморозками трещит жухлая трава, стоят на полевых межах, на распутьях дорог, на высоких берегах речек и рек такие белые ивы. Их седые головы, на которых не осталось ничего, кроме белого пуха, издалека видны в хрустальной чистоте погожего осеннего дня. Под остывающим светом невысокого солнца, в гулкой осенней тишине стоят они как предвестники близкой зимы и глубокого сна природы, а может быть, и как далекое, но теплое напоминание о пахучем цвете яблонь, о белеющих вишнях и о нежном весеннем цветении одуванчиков.
— Замечательно, — бойко оценила Ритка. — Вот бы веточку от этой ивы достать.
Она взглянула на Левку. Тот задумчиво смотрел на реку.
— Достань, — предложила Ритка.
— Чего? — как бы очнулся Левка от глубокого сна.
— Ты и не слушаешь, — капризно надула она губы. — Я и говорить больше не буду.
— Прости, Рита, я просто задумался. Что ты сказала?
— Веточку, говорю, достань вон с той ивы.
— Как веточку? — изумился Левка. — Ведь надо же перейти на ту сторону.
— А ты и перейди, — задорно пропела Ритка, поворачиваясь на одной ноге, — и перейди.
— Ну, это глупость, — решительно сказал Левка. — К чему зря рисковать?
Но в Ритку вселился бес упрямства. Если бы Левка пошел без разговоров на лед, она удержала бы его. А теперь ей хотелось обязательно настоять на своем.
— И никакого риска нет: Ряхма встала совсем, — заявила она, повернувшись спиной к реке. — Просто ты ничего не хочешь для меня сделать.
— Ну, знаешь, — рассердился Левка, — хочешь не хочешь, а это уж просто каприз.
— Пусть каприз, — вызывающе топнула Ритка ногой, — а раз тебе мой каприз не важен, я сейчас же иду домой.
Она сделала несколько шагов, превосходно зная, что он догонит и остановит ее.
Левка взглянул на часы. Половина седьмого. Он догнал Ритку и осторожно взял ее за локоть.
— Мне, Рита, нужно очень серьезно поговорить с тобой.
— Достань веточку и говори, — послышалось в ответ.
— Погоди. Тут дело не в-веточке, — у Левки прервался голос, — тут самое серьезное.
— Достань, или я ухожу.
— Если на то пошло, — вспылил Левка, — так это просто дурацкая причуда.
— Ах, вот как? — моментально обернулась Ритка. — Так если на то пошло, ты… ты… — она подбирала слова, чтобы задеть больней, — ты… самый настоящий трус. Трусишка! Вот!
Левка выпрямился и отшатнулся, словно от удара но лицу. Не говоря ни слова, он повернулся и начал спускаться пол обрыв, к ледяной кромке.
На берегу он подобрал увесистую палку и, опираясь на нес, перескочил через полоску наледи прямо на льдину. Льдина ухнула и затрещала, но Левка нисколько не испугался: под вечер, когда сбывает вода, льдины оседают от собственной тяжести с пушечным грохотом.
Постукивая палкой впереди себя, Левка уверенно шел к перемычке. От удара палки на льду оставались радужные звездочки из трещинок, шедших по всей толщине льдины в разных направлениях. Лед был тонок, это становилось особенно заметным, когда вода проносила под ним щепку или обрывки водяных растений, но не пробивался и выбрасывал вместе с фонтанчиком воды пучок водорослей или оглушенную рыбу. Это означало, что идти вполне можно.