— А ты потерпи, милок. Потерпи. Ты его перетерпи, он сам пойдет. Надоест ему…
Я взобрался на воз, сел на ольшины и стал смотреть вдаль. Бывают такие моменты, когда человека охватывает апатия, он словно отключается от всего окружающего и совсем не думает о положении, в которое попал. Часто это случается после сильного физического и нервного напряжения. Такое состояние испытал в те минуты и я.
Я смотрел на далекую синеву реки, на цепочки прибрежных столбов, поставленных для отбива молевого леса от заливных лугов во время паводка, на ястреба, висящего над Глухим болотом, на пежины лиственных вкраплений в густоте ельников и сосняков. Смотрел, остывал и не думал ровным счетом ни о чем. Я будто забыл, где я, зачем я здесь, и рассеянно следил, как трепещутся на ветерку паутины, прицепившиеся за придорожный еще полузеленый куст.
Вдруг воз дернулся, от неожиданности я чуть не упал. А Бурзик встал как ни в чем не бывало и зашагал. А ближе к дому, уловив, наверное, родной и приятный запах скотного двора, даже затрусил какой-то расхлябанной рысцой.
Прошло немало лет, и жизнь то летела, как самолет, то замедляла свой ход. И казалось иногда, что она остановилась и легла посреди дороги, как тот бык.
Но я хорошо помнил этот случай и слова Веньки и прошедшей мимо женщины: «Ты, если чего, терпи». «Перетерпи…» И терпел. В эти минуты кажущейся или действительной остановки некоторые вроде обгоняли, вроде уходили вперед. Кое-кто давал советы, а кое-кто и хохотал. В общем, все было, как тогда, но наука пошла мне впрок, и я терпеливо ждал.
Жизнь все-таки не бык Бурзик, и движение ее продолжалось, может быть, незаметное для глаза. И остановка была, конечно, кажущейся. Но больших усилий стоило убедить себя в этом, чтобы терпеть и ждать, а не кинуть воз и не броситься догонять идущих налегке и вроде бы обгоняющих. Но воз оставлять нельзя, иначе с чем ты придешь к дому и как встретят тебя?
Вот и сейчас… Если почудится жизненная остановка, я не впадаю в панику. Я помню ту дорогу, и реку, и ястреба, и паутину на ветру. И женщину, прошедшую мимо. И не выхожу из себя, не растрачиваю времени и сил на бесцельные крики и ругань, не стараюсь казаться сильнее, чем есть, форсировать голос и силы, совершать нечто непосильное, а потому смешное. Терплю и жду. Наблюдаю и жду.
И наконец поднимается бык…
Главный закон дороги
Подъемные не были присланы вовремя, и Сашеньке пришлось ехать на свои довольно скромные сбережения. Кроме того, она купила кое-какие вещи и поэтому вышла из поезда на перрон всего-навсего с рублями в потрепанной сумочке и с большим, тяжелым чемоданом.
Она знала, что до городка, где находился техникум, в который ее назначили работать, нужно ехать сто двадцать километров на автомашине. За питание она не боялась: продукты были, но как рассчитается за машину, абсолютно не представляла.
— Ничего, — бодро сказала Сашенька сама себе, — в студенческие годы и не из таких положений выходили.
На площади перед вокзалом стояла тишина: станция была малюсенькая. Отгремел поезд, отдохнувший пару минут, и снова рванулся в путь, и опять стало спокойно.
Около деревянного забора выстроились три грузовика, доверху заполненные тюками, мешками, ящиками. Кабины были пусты. Три человека, очевидно шоферы, сидели на скамеечке у вокзальных дверей, переговаривались и курили.
Четвертая машина, нагруженная значительно меньше трех первых, стояла поодаль. Шофер наливал воду в радиатор, по-видимому готовясь ехать. Сашенька направилась к нему.
Но в эту минуту ее обогнала невысокая полная девушка, тащившая два чемодана, обернулась, и обе они поприветствовали друг друга сухими поклонами и еле слышными «здравствуйте».
Это была Майя Лапина, которая ехала по назначению в тот же город, куда ехала и Сашенька. Она кончила институт вместе с Сашенькой, училась с ней в продолжение пяти лет в одной группе, даже жила одно время в той же комнате. Сашенька знала, что у Майи, несомненно, есть деньги, но не попросила у нее взаймы. Даже ехать на одной машине с ней решительно не хотела.
Майю она встретила вчера вечером на перроне большой станции. Эта встреча была такой же холодной, как и сегодняшняя.
Шофер услужливо поднял Майины чемоданы в кузов, посадил ее в кабину и влез сам, с силой хлопнув дверцей. Грузовик, разрезав на три части большую лужу, переваливаясь с боку на бок, пересек площадь и свернул в одну из привокзальных улиц.
Сашенька круто повернулась и пошла к сидевшим шоферам.
— Скажите, — обратилась ока сразу ко всем троим, — куда идут эти машины?