И уже перед самым переходом на голосовую почту, я сдаюсь и провожу пальцем по экрану.
Как только соединяется звонок, меня атакует шум — громкая болтовня, звон бокалов.
— Мэдди? — кричит Эйден. — Ты меня слышишь?
Я шмыгаю носом, пытаясь вытереть слезы.
— Да, слышу. У тебя немного громко.
— Извини, я еще не вернулся в отель. Парни из «Таймс» вытащили меня прогуляться с ними.
— Круто, — бормочу я, не прилагая усилий, чтобы продолжить разговор. Приятно немного повредничать.
— Как там в пустыне?
— О... жарко.
Он смеется, предполагая, что я шучу.
Мой пассивно-агрессивный тон наверно не бросается в глаза. Пожалуй, оно и к лучшему.
— В Нью-Йорке хорошо, — говорит он, когда я не задаю ему встречный вопрос. — Я уже был на собеседовании.
— Да?
— Было круто.
Я зажмуриваю глаза, стыдясь, что в них вновь собираются слезы. Я не хочу плакать в трубку. Я не хочу, чтобы он знал, насколько я расстроена.
— Мэдди? Ты все еще там?
Я держу телефон подальше от себя и делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться.
— Да, извини, кажется, плохая связь.
— Не удивительно. У тебя там плохо ловит. Я дважды пытался дозвониться тебе сегодня, но звонки не проходили.
Звонил ли он?
— Я рада за твое собеседование, — говорю я, зная, что было бы странно, если бы я не упомянула об этом. — Так что дальше?
— Ни в чем не уверен. Я еще не согласился на эту работу.
— Серьезно? Я только что видела фотографию на Facebook, где ты и твои новые знакомые в баре. Судя по подписи, ты уже согласился.
Он стонет, а затем в телефон проникает еще больше шума, как будто он отнял его от уха, чтобы проверить свою ленту в Facebook. Секунду спустя он выругался.
— Я и не знал, что они это опубликовали. Дерьмо, все же видели.
Да, включая меня.
— Так что? Ты согласился или нет?
— Это неофициально...
Его голос срывается.
Зачем мы это делаем, оттягивая неизбежное? Это ужасно — находиться в постоянном состоянии неизвестности. Согласится он? Или нет? Будем ли мы когда-нибудь в конечном итоге вместе?
Довольно.
— Я думаю, тебе стоит принять предложение, — решительно заявляю я. — Это прекрасная возможность, и ты пожалеешь, что упустил ее.
— Ого.
Похоже, Эйден удивлен. Затем, наконец, он продолжает:
— Да... я тоже так думаю.
Приятно быть тем, кто подталкивает нас к этому решению, как будто я в кои-то веки сижу за рулем.
— Итак, Нью-Йорк, да?
— ЭЙДЕН! ПАРЕНЬ! — кричит кто-то в трубку.
Я вздрагиваю и убираю телефон подальше от уха, а затем, секунду спустя, вызов прерывается.
Я несколько мгновений смотрю на экран, гадая, перезвонит ли он, а потом вспоминаю, что Эйден сказал о том, что ему было трудно дозвониться до меня весь день. Скорее всего, это был наш единственный шанс, и теперь все кончено.
~
За несколько дней многое может измениться. На самом деле, думаю, если не осторожничать, вся жизнь способна полететь в тартарары.
Я поворачиваю ключ в квартирном замке и толкаю дверь. Сейчас воскресный вечер, но внутри все пустует. Я не звоню узнать, дома ли Эйден; я знаю, что его там нет.
У двери в его спальню стоит несколько коробок, уже упакованных, помеченных и заклеенных скотчем. Надпись сбоку не от его руки.
Утром сюда прибудут грузчики, чтобы закончить работу по перемещению жизни Эйдена.
Он не вернется в эту квартиру.
Сегодня утром он позвонил мне, когда я собиралась покинуть пустыню. Разговор был коротким и неожиданным.
— Мне нужно будет вылететь в Париж, чтобы сделать репортаж о трудовых спорах и забастовке. Там уже есть иностранный корреспондент, но «Таймс» необходимо больше журналистов на точке.
Я не помню, что сказала на это, звучало ли это впечатленно или благосклонно. Но я точно не просила его вернуться.
— Я не уверен, как долго там пробуду, поэтому найму транспортную компанию, чтобы они упаковали и привезли мои вещи. Так тебе не придется заниматься этим дерьмом самой.
Да. Не придется.
Мы поболтали об аренде и о том, буду ли я искать другого жильца в квартиру. Решили, что он будет платить свою половину арендной платы, пока я не найду кого-нибудь другого, а потом объявили, что заканчивается посадка на рейс Эйдена. Я слышала, как это объявили.
— Мне нужно бежать, Мэдди.
Я не знала, что сказать. Я не могла попрощаться с ним. Я не могла сказать ему правду, не тогда. Не потому, что мне казалось, что уже слишком поздно, а потому, что где-то между первым собеседованием Эйдена в The New York Times и этим моментом я решила, что не буду стоять у него на пути. Я знаю Эйдена. Он бы не хотел меня обидеть.
Если бы я сказала ему правду о своих чувствах, он оказался бы между молотом и наковальней. Либо он бросил бы меня на произвол судьбы, чтобы осуществить свои мечты, зная, что я буду раздавлена, либо, может быть, он бы вернулся в Остин ради меня. И что потом?
Если Эйден останется в Texas Monthly, притворяясь, что ему этого достаточно, и зная, что отказался от невероятного шанса, что было бы у нас дальше?
Поэтому я облегчила ему задачу. Я не призналась и даже не попрощалась с Эйденом.
Сделала вид, что звонок оборвался, повесила трубку и навсегда закрыла за нами дверь.
ЧАСТЬ II
11
Эйден
Наступил сезон веселья и всего такого.
Сыпет снег, да и высокие горы за запотевшим лобовым стеклом арендованной машины ясно дают понять, что я больше не в Нью-Йорке. Брат с супругой несколько месяцев назад купили загородный дом в Вейле, штат Колорадо, и пригласили меня присоединиться к ним на праздники. Я не мог отказаться, ведь это целая неделя вдали от работы, неделя, чтобы расслабиться и провести время с семьей, которую я не видел с тех пор, как уехал из Техаса в прошлом году.
Давно пора было встретиться.
Я барабаню пальцами по рулю – нервный тик. Я знаю, что там будет Мэдди. Я знаю это, потому что спрашивал об этом брата раза четыре.
— Возможно, она не сможет взять отгул, — предупреждал он.
— Но сейчас Рождество, — замечал я.
— Да, но Элиза ее повысила. Разве Мэдди тебе не сказала?
Нет. Не сказала. Мы с Мэдди не разговаривали.
В какой-то момент между тем, как я устроился в «Таймс», и сегодняшним днем наша дружба растворилась в воздухе. Подождите, неправильно — не в «какой-то» момент. В миллион разных моментов. Миллион сообщений, которые остались без ответа. Миллион телефонных звонков, которые отправлялись на голосовую почту. Миллион писем, которые, вероятно, так и не были прочитаны.
Мэдди отрешилась от меня.
Я уехал в Париж, и телефонные звонки и сообщения стали поступать все реже и реже. Она не оборвала наше общение разом. Это происходило медленно, более затянуто. Из-за разных неловких моментов я задумывался, не ищу ли я скрытый смысл там, где его нет. Может быть, она просто занята, рассуждал я. Может быть, ее телефон разрядился. Может быть, у нее новая жизнь, и я был там не нужен.
Разумеется, я расспрашивал Джоли и Джеймса.
— Она не перезванивает тебе? Мы только вчера с ней говорили. Мэдди нашла нового соседа по квартире.
— Ого, круто. Отлично, не мог бы ты попросить ее позвонить мне?
— Конечно.
Но ничего.
Дело было год назад.
Либо мою просьбу не передали, либо Мэдди не отнеслась к ней серьезно.
Как только наше общение полностью сошло на нет, я думал слетать обратно в Остин, чтобы встретиться с ней лицом к лицу, но так и не смог отпроситься. Когда мне все-таки удалось выкроить длинные выходные, я столкнулся с трудным вопросом: захочет ли Мэдди вообще меня видеть?