Они все выглядят жалко, особенно здесь, в этом зале. Сняли часы, золотые цепочки, сменили футболки с кожаными куртками на рубашки. Смотрят в пол. Дамир – всё тот же хищник, но с повисшими плечами и лицом, с которого исчезла уверенность. Зато отец – тот сидит с видом властелина мира и презрительно смотрит на окружающих.
Ни на меня, ни на мать он не взглянул ни разу.
Даже когда меня вызывают для дачи показаний.
– Скажите, гражданка Демидова, что именно с вами произошло в ночь с девятнадцатого на двадцатое? – судья смотрит на меня поверх очков.
Я не дрожу, не сжимаю руки, не ломаю пальцы. И не отвожу взгляд.
– Меня обманом увезли из кафе. Ударили по голове, усадили в машину, вкололи что-то. Не могу точно сказать, когда потеряла ориентацию в пространстве, – шаг за шагом вспоминаю всё, что тогда происходило, дохожу до момента, когда меня пристегнули к кровати.
Сглатываю, снова погрузившись в этот кошмар. Ловлю взгляд Андрея, который не сводит с меня глаз.
– Меня не били, только вкололи в шею что-то, – непроизвольно касаюсь рукой кожи в том месте. – Угрожали. Обсуждали, что будут делать, – выговариваю хрипло. – Кто будет первый. Я слышала и отлично помню их голоса. Говорили, что.… Дамир велел не трогать лицо.
Дамир шевелится. Я смотрю на него.
– Через некоторое время в комнату ворвался мой… – на долю секунды голос срывается, – мой адвокат. Андрей Славин. Он ударил одного охранника, связал другого, освободил меня.
Судья уточняет детали. Я отвечаю, старательно держа эмоции под контролем. Мне кажется, что я смотрю на это как будто со стороны. Не как жертва. А как свидетель, который выжил.
Когда заканчиваю, возвращаюсь на место.
Предстоят ещё перекрёстные допросы, Андрей тоже будет свидетелем, нас будут допрашивать ещё не раз, вместе и по отдельности, будут допрашивать меня на предмет того первого раза и удара по голове, из-за которого я потеряла память, а потом всё вспомнила. Будут даже приглашать в суд Даниила Игнатьева, того врача, который отправлял меня тогда на обследование, и другого врача, который так и не смог определить, был ли в моей крови наркотик. Будут допрашивать мою мать, которая как раз путается в показаниях, потому что ни за что не хочет показать, что какое-то время ей было абсолютно наплевать на меня. Это уж потом к ней каким-то чудом вернулся хоть какой-то разум, и она за меня испугалась.
Процесс идёт несколько месяцев.
Но в итоге всё заканчивается. И на последнем заседании оглашают приговоры. Отец получает максимальный срок – доказаны факты распространения наркотиков и ещё много чего. Дамир с подельниками – тоже получают своё.
Я в последний раз выхожу из зала суда и делаю на улице глубокий вдох.
Не верю, что всё это закончилось.
Господи, наконец-то!
Андрей
Соня выходит из здания суда немного медленнее, чем входила.
Я держусь рядом, но не трогаю её. Нет ощущения, что она устала – наоборот, внутри у неё, похоже, что-то встало на место. Спина выпрямлена, решительные шаги. Но вот на лице.… опустошённость.
И я её понимаю. Сложно это. Очень сложно.
Смотрю, как она сжимает в руке бумагу, которую ей выдали после заседания. Тонкий лист. Почти ничто. Но для неё – финальная точка в истории, где её судьба решалась чужими руками.
Всё время, пока шли суды, мы жили вместе. Я поддерживал Соню, как мог – потому что быть её непосредственным защитником у меня возможности не было. Хотя доказан был факт подставы со стороны сотрудников полиции, решение о моём статусе задерживалось до того момента, как будет вынесен приговор.
– Сонь, – ловлю её за руку, поворачиваю к себе. – Ты.… может быть, хочешь чего-нибудь?
– Я…. не знаю, – она качает головой. – Так странно всё. Знаешь, я.… наверное, хочу поехать в университет!
Киваю, хотя это не то, что я хотел услышать. Но, кажется, ей просто нужно почувствовать себя живой. Той девчонкой, которая просто училась и просто жила.
Мы едем в машине молча. Не потому, что нам нечего сказать друг другу. Просто так легче. Всей кожей чувствую, что ей хочется остаться в этой тишине чуть дольше. Как будто внутри ещё звучит эхо того зала судебных заседаний, тех слов, той кафедры, у которой она стояла не раз.
Останавливаюсь у входа в университет. Соня говорит «спасибо» и выходит.
А я почему-то не трогаюсь с места. Вглядываюсь в то, как она идёт к тяжёлым центральным дверям здания. И вот тут происходит то, что я почему-то не готов видеть.