- Вашу власть? – откровенность за откровенность.
- Конечно. Неприятные настроения, будто вампиры завладели короной и не осталось никого, кто мог бы составить им конкуренцию, следует устранить. Вы и будете этой конкуренцией, мисс Эмма.
- Фальшивой конкуренцией, - вывод неприятный, но, по крайней мере, я начала понимать королевскую логику.
- Кто знает, мисс Эмма, жизнь долгая, а ваша – тем более. Говорить подобные вещи жестоко и безнравственно, не так ли? – надо же, а она, оказывается, умела в эмпатию. - Вам еще только предстоит об этом узнать, но правителю порой приходится быть жестоким и даже позабывшим о нравственности, если речь идет об интересах гораздо более глобальных, чем ваши собственные совесть и гордыня.
- Думаете, когда-нибудь я стану правителем?
Смех. Тихий, но отравляющий, какой-то взрывоопасный. Казалось, поднеси спичку – и мы все взлетим на воздух.
- Вы? – громче расхохоталась королева, словно услышала лучшую шутку в своей жизни. – Конечно, нет! Мистер Эрик.
***
Вечером, нехотя и через силу пришлось идти на тренировку с Блейком. Еще одного пропущенного занятия директор мне точно не простит. И придумает что-нибудь, отчего мне совершенно точно будет грязно, мокро, холодно и больно. В лучшем случае сошлет в лес на ночевку, в худшем – заставит вычистить все оружие в школе, стерев пальцы до кровавых мозолей.
Войдя в знакомый зал я привычным жестом сбросила с плеча верхнюю спортивную куртку и в растерянности огляделась. Помещение было пустым. Но маты, которые так любил занимать директор выглядели примятыми, на них совсем недавно кто-то лежал. Здесь же была брошена книжка, раскрытая на середине. Присмотревшись к ровным строчкам, я поняла, что не знаю этот язык. Подойдя и присев рядом на корточки, подцепила край твердой обложки указательным пальцем и захлопнула томик. На обложке были выведены те же незнакомые буквы, складывавшиеся в три минималистичных слова на черном фоне и ни о чем мне не говорящие.
Мысленно удивившись тому факту, что директор был полиглотом, я вновь раскрыла книгу и увидела подпись от руки, сделанную на первой странице простыми синими чернилами. «Мой дорогой Адам, надеюсь, эта книга станет для тебя утешением, и ты обретешь покой. С любовью, твоя Дейзи».
Дейзи.
Имя было редким для нашего времени. Лично я знала только одну Дейзи, не считая героиню Гэтсби. Это имя я запомнила навсегда, как и фото милой улыбчивой девушки с забавными ямочками на щеках и глазами-полумесяцами. Вставленное в черную рамку, оно венчало затянутый черной тканью алтарь, к которому мы подходили по очереди в день похорон, чтобы зажечь прощальные свечи. Дейзи, так звали девушку-новичка, которая ушла в самоубийственную самоволку, ослушавшись приказа командира отряда, и не вернулась.
Могла ли это быть одна и та же девушка?
С высокой долей вероятности, да.
Значит, та погибшая выпускница знала директора? И очень близко знала, раз обращалась к нему по имени в более, чем фривольной записке, оставленной в книге, которую директор из рук не выпускал.
Как они познакомились? Встретились во время выездных практических занятий? Такие часто устраивались в Исправе летом во времена руководства Уилсона, когда отстающих и провинившихся студентов на время отдавали в распоряжение воинства. Или же Блейк приезжал по каким-то делам в школу, где они и столкнулись?
Эти двое… были влюблены друг в друга?
Под ребрами что-то с силой стянуло, заныли, заболело.
Грохнула дверь. От неожиданности я покачнулась и неловко рухнула прямо на попу.
- Мисс Кьеллини, - лениво протянул директорский голос, - рад, что ваше здравомыслие пересилило вашу лень.
Я кое-как вытянула из-под себя затекшие ноги и зло посмотрела на старшего нефилима. На дне души заволновалось что-то темное, поднимающееся из таких глубин меня, что стало страшно. Захотелось сделать что-нибудь нехорошее. Захотелось всему миру причинить боль. Но в первую очередь захотелось причинить боль Блейку. Хотелось, чтобы он страдал.
- Нет никакой лени, - проговорила я отчетливо, зная, что моё сознание сейчас погружается в такую ненависть, которая способна менять генетический код. – И здравомыслия тоже нет.