- Симпатичные трусишки, но надень футболку, пожалуйста, - вежливо попросила я, присматриваясь, куда бы сесть. Из вариантов имелись заваленный грязной спортивной одеждой стул, кровать со скомканным одеялом, подоконник, где засыхали остатки еды и пол.
Подумав, решила, что разумнее всего будет остаться стоять. Сильнее всего в присутствии Майка меня пугала кровать, поэтому я отошла от неё на максимально возможное расстояние, застыв около стола, на котором тихонько гудел процессором компьютер.
Майк без лишних разговор подчинился, быстро натянул джинсы и сел, сложив руки на коленях.
- Зачем… ты здесь?
- Чтобы выяснить правду, - было слишком поздно для лишней болтовни.
- Какую правду? – заморгал друг.
- Это ты строчишь письма с угрозами моей сестре? – задала я вопрос в лоб.
Майк шумно вдохнул и… не выдохнул, застыв в одной позе глядя на меня с немым изумлением, отобразившемся на лице.
Некоторое время просидев в таком состоянии, он неожиданно отмер и задал вопрос, который выдал его с головой:
- Как ты узнала?
Мне потребовалось некоторое время, чтобы смириться с мыслью, которую я старательно отгоняла от себя последние сутки. Но реальность обрушилась на мою голову, сколько бы я не пыталась удержать свой рассыпающийся мир на ладонях.
- Филипп за тобой следил, - не вдаваясь в подробности сообщила я кратко.
Лицо Майка исказилось – то ли от гнева, то ли от ужаса. А может быть и от того, и от другого сразу.
- Он хотел узнать, кто нас с сестрой выжил из школы, - я всеми силами старалась быть спокойной и держать себя в руках, но делать это было всё труднее. Мне хотелось кричать, а еще плакать, топать ногами и рвать волосы на голове. И, желательно, не на своей, потому что своими волосами я дорожила. – Ты хоть понимаешь, что натворил?
Майки закусил губу и уставился в одну точку куда-то поверх моей головы.
- Тебе лучше уйти, - тихо проговорил он.
- Я никуда не уйду, пока ты мне всё не объяснишь! - мое терпение лопнуло. Подойдя к стулу, я скинула одежду О‘Нила на пол, выволокла его в центр комнаты и села, всем своим видом демонстрируя, что меня отсюда не сможет прогнать даже объединенная армия нечисти.
- Ты даже не представляешь, чем может закончится этот разговор, - покачал головой Майк. В его дрогнувшем голосе неприкрыто слышался страх, но почему-то я была уверена, что боялся он не за себя.
- Слушай, О’Нил, - закинула я ногу за ногу, - у тебя сейчас два варианта на выбор. Либо ты отвечаешь на все мои вопросы, либо я сейчас поднимаю свою задницу и иду к Блейку. Как ты думаешь, какое наказание предусмотрено за преследование и угрозы, повлекшие за собой гибель людей?
- Чего? – встрепенулся Майк, чье лицо растеряло все жизненные краски. – Какая гибель людей? Я никого не убивал!
- Лично – возможно, нет, - согласилась я. – Но угрозы начали приходить после аварии, в которой погибли трое. А теперь докажи мне, что ты не причастен к их смерти? Оцени мою щедрость – пока что доказывать необходимо только мне.
И я замолчала, ожидая, что скажет Майк.
А ему нечего было сказать.
С глухим воем он вцепился в собственную голову, рухнул на кровать и закачался взад-вперед, да так, что испугал даже меня. И лишь воспоминания о нашей былой дружбе, а еще глупая надежда, теплящаяся в душе, что когда-нибудь между нами вновь всё станет так, как было прежде, подтолкнули меня подойти к нему и попытаться утешить.
Я уже почти поднялась, когда перед глазами всплыло заплаканное лицо сестры, запуганной и уставшей жить вот так – в постоянном ожидании новых угроз и с ощущением, будто за каждым твоим шагом кто-то следит. И ни этот страх, ни эту усталость невозможно ничем заглушить. Это с тобой всегда, куда бы ты ни пошел. Даже бегство в таких ситуациях не сильно-то и помогает. Теперь я это точно знала. Потому невозможно убежать, когда не знаешь, от кого бежишь. А если враг неизвестен, появляется ощущение, что враги – вообще все.
Не успела я так подумать, как лицо сестры перед моим мысленным взором сменилось на лицо… Чарли.
Нашего милого малыша Чарли.
Он был очаровательным ребенком.
Всегда улыбался, как умеют улыбаться дети, которые знают, что их любят, а потому простят любую шалость. Был непоседой. И почти никогда не плакал. Даже когда падал и в кровь разбивал коленки, наш малыш поднимался, стоически сдерживая слезы, отряхивался и приговаривал: «Ничего, главное, голова – целая. А остальное заживет». Мальчишка тащил домой всех, кого находил на улице – больных котят, хромых собак, упавших из гнезда птенцов и даже потерявшихся бельчат. Он любил всё живое и всё то, что он любил – любило его в ответ. А еще Чарли смеялся так заразительно, что хотелось смеяться вместе с ним. Даже, когда больно и плохо. Даже, когда страшно и трудно. Чарли смеялся – и день становится светлее. Глядя на него даже самый последний атеист невольно начинал верить в ангелов, потому что если они и существовали, то Чарли был одним из них.