Пока бежала внутренне содрогалась от перспективы остаться с директором наедине. Сама мысль об этом перехватывала страхом дыхание и сердце как-то странно томительно сжималось. А потому я не рискнула первой переступить порог директорской обители. Вместо этого я застыла у стены, опустив лицо и ожидая, пока Блейк, теперь намеренно медленно шествующий к собственному кабинету, наконец, дойдет и отворит дверь.
- Входите, - тихо приказал старший нефилим, не сделав последние несколько шагов.
Я замялась, открыла рот, чтобы поспорить, но директор также проникновенно, как и прежде, предупредил:
- Будет лучше, если вы сделаете это сами. Вы же не хотите разозлить меня еще больше.
И я поверила, потому что ему вообще трудно было не верить. Интуиция подсказывала, что он никогда ничего не делает просто так и никогда не угрожает, не имея намерения претворить свою угрозу в жизнь.
Я бросилась вперед с такой силой, что будь под моими ногами не дубовый паркет, а песок, то позади еще долго клубилась бы пыль. И оказалась в кабинете директора с поразившей даже меня саму скоростью, как если бы за мной гналась сборная нечисти по гандболу, причем вместе с двумя запасными составами.
Добежав до середины кабинета, я встала как вкопанная, вытянувшись по струнке. Потом немного подумала и развернулась к рабочему директорскому столу, который все еще пустовал, потому что сам директор, в отличие от меня, вошел степенно, постоял за моей спиной, словно размышляя о чем-то, а после аккуратно прикрыл дверь.
Я услышала щелчок замка, который прозвучал так громко, как будто захлопнулась ловушка.
- Я здесь, мисс Кьеллини, - со смешком проговорил он из другой части кабинета. Словно щелкунчик в шкатулке я крутанулась на неровных ногах и увидела Блейка сидящим за овальным столом, где еще недавно собирались члены воинства, чтобы решить мою судьбу. Испытав прилив неприятных воспоминаний, я закашлялась.
- Вам нехорошо? – равнодушно поинтересовался он, рассматривая собственные ногти с таким видом, что даже если бы я начала умирать у него на глазах, его бы это мало взволновало.
- Все нормально, - проскрипела в ответ я.
- В таком случае, хватит там стоять, - рявкнул директор. – Сядьте!
Подошла к ближайшему стулу, отодвинула и рухнула на жесткое деревянное сидение, теряясь в догадках, что будет дальше. Не знаю, чего хотел Блейк, лично я хотела поскорее убраться из комнаты, где мы с ним были заперты вдвоем. Словно отрезаны от всего остального мира.
Блейк пугал.
Он не нечисть, не рычащее оголодавшее чудовище, но каким-то поразительным образом с каждым днем я боялась его всё сильнее и сильнее. Будто зерно страха, уроненное им в мою душу, разрасталось, углубляясь, пуская корни и вспарывая ими все вокруг.
Что со мной?
Директор поддернул рукава свитера, обнажая руки по локоть, и я увидела черные метки, окольцовывающие руки и исчезающие где-то под одеждой. В скольких же битвах он побывал, что профессиональным отметинам нефилимов на его теле конца и края не видно?
- Откуда ты узнала про Делано? – спросил директор, складывая руки перед собой на столе.
- А? – растерялась я, отрывая взгляд от его кожи. – Я… слышала об этом где-то. Наверное, на каком-то уроке.
- На уроках такого не рассказывают, - не поверил мне Блейк.
- Ну, да, - легко согласилась я, оставляя в стороне притворство. И так было понятно, что это проигрышная стратегия. – Потому что история выглядит отвратно. Хуже просто некуда! Нефилимы убили семью вампиров. Вампиров, которых должны были защищать! Сделали это на глазах у маленького ребенка, а после зачем-то еще и дом подожгли. Вы знаете, что у Кристофера шрамы на лице? Это ожоги от огня, в который он бросился за мамой и папой! За братьями!
- Знаю, - скользя взглядом по моему лицу коротко ответил Блейк. – А ты знаешь, кто тогда возглавлял отряд и принимал решения?
- Знаю, - ехидно подражая его тону, ответила я. – Моя мать.
- Великолепная женщина, - с восхищением вздохнул Блейк, провокационно улыбнувшись и наблюдая за моей реакцией. – Смелая, сильная, умная.
- Ага, просто восторг, - закатила я глаза. – Моей маме пора организовать собственный фан-клуб. Как только называю имя Лиза Готти, так следующие двадцать минут выслушиваю дифирамбы в её адрес.