Дрожа всем телом, я попыталась сказать своему сердцу, чтобы оно перестало так неистово биться.
Но все было слишком возбуждающе.
Оно стремительно бежало к нему.
К тому, кого я всегда считала не тем парнем.
Который, вполне возможно, может оказаться тем самым.
Потому что, как бы ни было разбито сердце, оно никогда не теряет своей способности снова выбирать, снова пытаться, хотеть любви даже после потери.
Как могло что-то такое неправильное казаться таким правильным?
Санчес обхватил руками мою грудь через футболку, а затем, сыпя проклятиями, стянул ее через голову, чуть не оторвав мне ухо. Бросил ту на пол и с жадностью посмотрел на меня.
— Бежал бы к тебе на всех парах. — Он накинулся на мой рот голодным поцелуем. — Бежал бы к тебе на всех парах и весь путь молил бы о крыльях. — Еще один поцелуй и еще один, я их считала, сохраняя на потом, на всякий случай.
Потому что я все еще боялась, боялась, что это сон, что это чувство — то, что было между нами — не было реальным.
А я так ужасно нуждалась в том, чтобы все было реальным.
Чтобы что-то такое хорошее оставалось таким.
Санчес застонал, опуская голову. Жадными руками стянул мой лифчик и бросил его поверх футболки, и тем самым языком, потерю которого оплакивал мой рот, крутился вокруг одного соска, а затем вокруг другого.
Я выгнулась ему навстречу.
Мне было непривычно это ощущение.
Парень не торопился.
Мой единственный опыт состоял в нескольких поспешных соитиях в старших классах с моим лучшим другом, когда мы были сексуально озабоченными подростками. Все было ярко, но отличалось от того, что происходило сейчас, очень сильно отличалось. Жидкое тепло распространялось до тех пор, пока стало невозможно держаться на месте.
— Ш-ш-ш, у меня тут момент с твоей грудью. — С силой футболиста, Санчес перевернул меня — МЕНЯ — на спину и прижал мои руки над моей головой. — Мне, возможно, потребуются несколько моментов. Им есть что сказать. — Он застонал, прижимая ухо к моей груди. — Ага, что-что? Вы хотите остаться, малышки? В моей кровати?
Мой смех прорвался через нервозность от того, что Санчес видел меня голой; он — парень, новое лицо «Армани», тот самый парень, от которого девушки забывали свои имена, тот самый парень, который после пяти секунд знакомства со мной провозгласил нас лучшими друзьями.
Каждое прикосновение его языка было болезненным; у меня случилась сенсорная перегрузка, а еще на мне лежало более ста тринадцати килограмм ресивера «Смельчаков» Белвью.
Санчес заставил меня почувствовать себя сильной, сексуальной.
Я извивалась под ним.
— Ты закончил болтать? Потому что я здесь, вроде как, умираю.
Он прижался тем же ухом чуть выше.
— Твое сердце в порядке, видишь? Сердцебиение немного неустойчиво. Возможно, позже придется дать тебе немного успокоительного. Надеюсь, вино подойдет.
— Санчес.
— Грант, — прошептал он. — Произнеси мое имя.
— Грант.
Он с шипением выдохнул, прежде чем его рот снова встретился с моим. Гигантское тело Санчеса покровительственно возвышалось надо мной, словно он боялся, что потолок увидит меня без футболки.
— Скажи, что останешься здесь.
— Куда еще мне идти?
Его взгляд что-то искал, и я точно знала, что именно.
Я затаила дыхание.
А потом Санчес снова меня поцеловал.
Потом руками потянул вниз мои шорты, и его ладонь оказалась между моих бедер. Захваченная его штурмом, я была готова умереть от блаженства.
— Прекрати ерзать, — хихикнул он мне в ухо.
— Я не ерзаю. Я не делаю этого… этих… вещей…
Санчес отстранился, его взгляд был серьезным.
— Хорошо.
А потом исчезла остальная моя одежда.
И я осталась совершенно голой. С ним.
Я сглотнула.
Санчес положил обе руки на мои бедра и усмехнулся.
— Позволь мне.
— Позволить что?
— Позволь мне попробовать тебя на вкус.
Он просил разрешения. Кто этот парень? Этот, так называемый, бабник? Тот, кто просил разрешения и просил запирать дверь ночью?
Санчес ждал с игривой улыбкой, словно у него было все время мира — голова практически лежала между моих бедер, кончиками пальцев барабанил по моей коже.
— Никакого секса, но я хочу облизать тебя, пока ты не начнешь кричать, — наконец, сказал он. — Последнее предложение, прежде чем я закрою эту дверь и позволю тебе плакать, пока не уснешь, а ты знаешь, что так и будет, если ты откажешься, потому что... и вот тут я действительно скрепляю сделку… потом будут обнимашки.
— Что? — Я поднялась на локтях. — Ты только что сказал слово на букву «О»?
Усмешка Санчеса из игривой превратилась в совершенно смертоносную.
— О каком из них ты говоришь, повтори-ка?
— Я сама на это нарвалась.
— А я собираюсь это облизать, — подмигнул он. — Кроме того, ты же знаешь, как говорят: что оближешь, станет твоим. А ты, Эмерсон, сейчас в моей комнате. Ты моя.
Я кивнула.
Но не сказала этого.
Еще нет.
Единственное, чего у Санчеса не было — моего сердца (по крайней мере, пока не было), и я знала, что если бы я это сказала, если бы призналась, то мое сердце последовало бы за словами. Тогда Миллер (и все, что касалось его) исчезло бы навсегда. И, хотя, я двигалась дальше, сначала мне нужно было, рассказать ему обо всем.
Должно быть, моя нерешительность была написана на лице, но Санчес ждал.
— Да, — выдохнула я. — Но ты будешь обниматься и остановишься, если мне будет нужно, чтобы ты остановился.
— Договорились, но есть небольшой секрет. Когда парень знает, что делает, девушка не захочет, чтобы он останавливался.
— Ох.
Тревога смешалась с возбуждением, когда Санчес опустил голову, а затем прохладный воздух коснулся меня между бедер, от чего я вздрогнула, а затем их раздвинула.
— Ловкий трюк. — Я стиснула зубы.
— У меня их полно. — Я видела, как вспыхнули глаза Санчеса, когда он издал хриплый стон. — А теперь я буду пировать.
Я собиралась протестовать. Сказать, что он вел себя нелепо, отругать его… кто знает? Это был Грант Санчес!
А затем все логические мысли вылетели в окно.
И мое тело запульсировало из-за Гранта Санчеса.
От того, как его язык скользил по таким местам, о существовании которых даже не подозревала, надавливая, посасывая, облизывая, от чего я чувствовала себя распутной маленькой шлюшкой.
Мне было так хорошо.
Так… свободно.
Я сжала пальцами простынь, по моим ладоням стекал пот. Санчес толкнулся языком, только чтобы отступить, когда мне нужно было больше.
Он стонал между касаниями языка.
И с каждым движением меня охватывали маленькие судороги, затем Санчес схватил меня за бедра и прошептал:
— Терпение, Эм.
Я чуть не ударила его, когда его руки присоединились к команде «Попробуй заставить Эмерсон умереть в кровати профессионального игрока в американский футбол».
А затем настало настоящее волшебство.
Взрывная дрожь пробежалась по моему телу, пока я бесстыдно кончала на его губах, мое тело чуть не скатилось с кровати и не выбросилось в триумфе с балкона.