Судя по его улыбке, именно этого он и добивался. Ее так и подмывало вогнать колено ему в пах, но тогда она бы не получила то, чего хотела гораздо больше.
— Скажите «пожалуйста», мисс Грейнджер.
— Пожалуйста, иди и оттрахай себя в зад.
Через пару секунд её грудь оказалась прижата к холодному окну. Разница температур между ледяным стеклом и его кожей заставила Гермиону вскрикнуть. Она вся горела и каждой клеточкой своего тела жаждала его грубого прикосновения.
— По крайней мере, ты упрямо стоишь на своем, — прорычал он, куснув ее за плечо.
Затем он практически пнул её по лодыжкам.
— Раздвинь ноги.
Она так и сделала. Без малейших колебаний он притянул к себе ее бедра и снова резко вошел.
— Любишь холод? — толчок.
— Да, — толчок.
— Грязная, извращенная девчонка, — толчок. — Тебе нравится, когда на тебя смотрят, да? — промурлыкал он, прикусывая мочку её уха. — Тебе нравится, что весь Лондон может посмотреть сюда и увидеть, как тебя трахают? Ты сейчас балдеешь от того, что твои симпатичные сиськи прижаты к стеклу.
— Заткнись, ты все портишь, — еще резкое движение.
Но это было неправдой. Совсем нет. Его хриплый голос творил со Гермионой странные вещи.
Однако он лишь рассмеялся ей в ухо. И, возможно, заметил, как от этого звука у неё по спине пробежала дрожь.
— Хочешь, чтобы они увидели, как ты кончаешь? — он заработал бедрами сильнее, еще быстрее.
Гермиона лишь застонала. Слова не складывались, и каждый толчок его бедер все сильней прижимал ее к стеклу.
— Скажи это. Хочешь кончить, мисс Грейнджер? Ответь мне, или я остановлюсь и заставлю тебя опуститься на колени, — прошипел он, с каждым движением все глубже и глубже вгоняя член.
Та часть Гермионы, что его ненавидела, растворялась, как крупицы сахара на языке, зато другая, которой хотелось взять все, что он мог дать, разрасталась, горячая и нетерпеливая.
— Просто скажи мне, — его голос уже походил на рычание.
Наклонившись вперед, он сжал губами мочку её уха, а потом сильно куснул.
— Обещаю, что дам тебе кончить.
— Пожалуйста, — произнесла она, закрывая глаза и забывая обо всем на свете, кроме него одного, — пожалуйста. Да.
Протянув руку, он принялся поглаживать кончиками пальцев её донельзя влажную промежность — точно выверенное давление, идеальный ритм. Гермиона почувствовала, как его прижавшиеся к её затылку губы раздвигаются в улыбке, а затем, когда его зубы впились в кожу, больше не смогла терпеть. Волна тепла прокатилась по её позвоночнику, по бедрам и между ног, прижимая её к нему. Ладони вдавились в стекло, и все тело затряслось от нахлынувшего оргазма. Задыхаясь, она жадно глотала воздух. Когда спазмы наконец утихли, Поттер отодвинулся и развернул Гермиону лицом к себе. Он наклонил голову, и его губы прошлись по её влажной шее, по подбородку, по нижней губе.
— Скажи спасибо, — шепнул он.
Гермиона погрузила пальцы в его волосы и сильно потянула, надеясь добиться от него хоть какой-то реакции, проверить, в своем ли он уме или окончательно спятил.
Какого черта они делают?
Он застонал и наклонился ниже, покрывая шею поцелуями и прижав свой напряженный член к плоскому животу.
— А теперь сделай мне хорошо, — попросил он.
Высвободив одну руку, Гермиона сжала его член и начала поглаживать. Он был длинным, увесистым — идеальным. Она хотела сказать это вслух, но будь она проклята всеми Пожирателями смерти, если когда-нибудь позволит своему боссу-придурку узнать, насколько он безупречен.
Всегда был безупречен. И тогда, когда одним насмешливым движением спас ей от тролля, лишь посмеявшись над такой глупостью, как плач в туалете. Он стал ее героем. Героем, который ловко убил василиска — смело и самоотверженно, и позже, когда она летела с ним на гиппогриффе, потому что помогла оправдать крестного с помощью маховика времени. И на четвертом, когда она стала его заложником на втором испытании Турнира трех волшебников. Только его постоянная бравада и себялюбие не позволяли ей сию же секунду кинуться к нему в объятия.
Гермиона отстранилась и посмотрела на него, полуприкрыв веки.
— Сейчас ты кончишь так сильно, что и не вспомнишь, кто тут величайший в мире герой и волшебник, — прорычала она, съезжая вниз по стеклу и постепенно забирая в рот его член, пока он не вошел весь и не уперся в глотку. Ощущения были странными, но и отторжения она не чувствовала. Однажды он сказал, что это лучшее занятие для её язвительного рта, и впервые она была с ним согласна.
Поттер сжал челюсть и громко застонал. Она подняла на него взгляд и зажмурилась от удовольствия. Он был таким напряженным, словно полностью во власти ощущений. Ощущений, что дарила ему она.
Его ладони и лоб были прижаты к стеклу, а глаза зажмурены. Он выглядел уязвимым и невероятно привлекательным в своей блаженной истоме. Но он не был уязвимым. Он был самым редкостным козлом на этой планете, и Гермиона впервые стояла перед ним на коленях.
Ну уж нет.
Так и не сделав ему того, чего он так хотел, она резко выпустила гладкую твердую плоть и резко встала, одернула юбку, запахнула блузку и встретилась с ним взглядом. Теперь, когда он не прикасался к ней и не заставлял чувствовать то, на что не имел ни малейшего права, это было намного легче.
Секунды утекали. Никто из них не отводил взгляда.
— Какого дракла ты делаешь? — прохрипел он, и потянулся рукой к её растрепавшимся волосам. — Встань на колени и открой рот.
— Как бы не так, — она резко схватила со стола свою палочку и направила ему в лицо.
Запахнув лишившуюся пуговиц блузку, она медленно пошла вон из кабинета, стараясь изо всех сил, чтобы дрожащие ноги ее не подвели.
В своем кабинете, взяв бисерную сумочку со стола, она набросила куртку, отчаянно пытаясь застегнуть пуговицы трясущимися пальцами, сил на магию не было совершенно. Поттер все еще не выходил, и Гермиона кинулась к лифту, моля про себя:
«Мерлин, боже, только бы лифт приехал прежде, чем мне снова придется столкнуться с ним лицом к лицу».
Гермиона старалась не думать о том, что произошло, пока не выберется оттуда. Не дождавшись лифта, она решила спуститься по лестнице. Сойдя вниз на один пролет, она услышала голос. Голос, снившийся ей каждую ночь на протяжении десяти лет своей жизни.
Гермиона побежала. Пролет. Еще пролет. Еще полминуты, и она оказалась бы в Атриуме.
И почему он не мог просто удержать член в штанах? Почти год он как-то справлялся. Да, даже семь лет, с тех пор, как она отдалась этому идиоту Лонгботтому. Он знал, что ничего серьезного не было, что она скорее пожалела об этом, но ничего не мог с собой поделать.
Она была его. Его с самого первого момента, как он увидел кареглазую растерянную девочку. Он спасал ее, она спасала его. И в какой-то момент он просто захотел ее, но не в его характере было просить, вот требовать — это про него. Гермиона оказалась твердым орешком. орешком, который он так и не раскусил, отпустив ее на все четыре стороны и занявшись восстановлением психики после почти двухлетней войны. Он знал, что должен умереть, и не торопился заводить отношения. А позже он просто в ней разочаровался. Ведь она любила его. Гарри же видел это. Но все равно легла под другого. Подумаешь, он позабавился с Лавгуд. Он все для себя решил. Она в прошлом. И даже то, что он запер ее в шкафу в Выручай-комнате не делало его к ней ближе, он прекрасно это продемонстрировал, засосав у всех на виду шлюшку Уизли.
И даже когда она появилась на пороге его кабинета, готовая к работе и, сука, такая прекрасная — словно подснежник, только что найденный в лесу, — Гарри не собирался поддаваться ее чарам. И это работало. Он держался на расстоянии и всячески помыкал ею. Черт, он готов признать, что вел себя как совершенный ублюдок. А потом просто сорвался. Все, что для этого потребовалось — одна секунда в той тихой комнате, запах этой женщины, обволакивающий и ласкающий, чертова задравшаяся юбка и задница, уткнувшаяся ему чуть ли не в лицо. Гарри слетел с катушек. Гарри был уверен, что если поимеет ее разок, то быстро разочаруется и желание уйдет. И он сможет наконец вздохнуть спокойно. Но нет — вот он, Гарри Поттер, у двери в её кабинет, не желающий ее отпускать. Она должна быть его. Она уже десять лет его. Просто пора ей это объяснить.