— Ты все сможешь, крошка Анна. А теперь слушай внимательно: Сан-Франциско, Майне-стрит, банк Мердока. По этому адресу ты всегда меня найдешь. То есть не меня самого, а там тебе скажут, где я в этот момент нахожусь. Как выздоровеешь — сразу же выезжай ко мне. У тебя есть деньги?
— На дорогу хватит.
— Прекрасно. Приедешь и тогда разберемся.
— Как же будет здорово, — прошептала Джоанна.
— Господи, да что же это я бросаю тебя тут среди этих хамов? — снова встрепенулся он. — Ради Бога, не возвращайся обратно в хижину, Анна.
— Но мне придется вернуться. Там лежат деньги. В отцовской сумке для бумаг… Или нет — я отправлю за ней Киши.
— Только не надо ездить самой. Я теперь так боюсь за тебя.
— Я постараюсь, Ричард, — прошептала она. — И я буду молиться, чтобы все устроилось так, чтобы мы оказались вместе… когда-нибудь…
— Как бы там ни было, но ты должна взять… — Он вложил ей в руку пачку долларовых купюр. — И не вздумай отказываться. Ты должна их взять. Я не допущу, чтобы ты оставалась без денег.
Она взяла у него деньги и попыталась улыбнуться. Ей пришлось из последних сил закусить губу, чтобы снова не заплакать. Вот он — конец. Теперь они уже долго, долго не увидят друг друга. А может, и вообще…
Пароход должен был вот-вот отплыть. Оставалось десять минут, когда Ричард опустился на колени возле кровати и в последний раз приник к ней. Он все целовал, целовал ее и не мог остановиться, а она лишь смотрела на него и отчаянно пыталась улыбаться.
— До свидания, милая моя, любимая моя крошка, — сказал он ей на прощание. — Ради всего святого — береги себя. До встречи, любимая.
— До встречи, Ричард… милый мой, любимый… — Горячими от жара руками она обхватила его за шею. — Я приеду к тебе… обязательно приеду. Но тебе правда надо ехать. Со мной все будет хорошо. Ну, счастливо.
Ричард с трудом заставил себя оторваться от нее и вышел.
Еще долго подушка ее была мокрой от слез. Сейчас она действительно не была крепким орешком — единственный раз в жизни, когда своими руками спровадила любимого мужчину к законной жене. Она плакала, пока не перестали видеть глаза, пока тошнота не подступила к горлу. Все ночь она не могла уснуть от горя и свалившейся на нее болезни.
Потом она около пяти дней не вставала с постели — такой сильный был у нее жар. В лихорадочном бреду Джоанна даже забыла о другой своей боли. Мэт и Киши, как могли, ухаживали за ней, но врач уже уехал из Форт-Юкона, поэтому лечиться ей приходилось самой.
Наконец с огромным трудом Джоанна выздоровела. После болезни она стала похожа на тень — на изможденном лице остались одни глаза. Она просто сама себя не узнавала. Впрочем, немудрено — ведь пришлось перенести тяжелейший грипп.
Теперь она сидела у камина в столовой и грустно глядела через окно на утопающие в серой дымке сугробы и застывший в инее лес. Унылый пейзаж вполне соответствовал ее настроению. Дикая ледяная пустыня… И снег, снег, снег, с которым сражаешься — и все понапрасну. Он снова идет — так же неумолимо и неотвратимо, как судьба…
К вечеру Джоанна понемногу стала приходить в себя. Но это была уже не та, прежняя Джоанна. Она стала женщиной — женщиной, познавшей горечь любовных переживаний.
Мэт по-своему попытался ее утешить. Почесав седую бороду, он сказал:
— Вы это… У вас такой вид, мисс Джоанна. Может, вам лучше отправиться куда-нибудь поюжнее? Вообще на Юконе молодой дамочке не место.
Она слабо улыбнулась ему.
— Не беспокойтесь, Мэт. Я как раз собираюсь поехать на Юг. Правда, скорее всего, я не смогу полюбить городскую жизнь. Я ведь никогда не была нигде, кроме Форт-Юкона.
— Ну и дела, — протянул он и снова почесал бороду. — Должен сказать, что и в городе предостаточно темных закоулков, куда хорошенькой девушке лучше не соваться. Впрочем, разве вы не англичанка? Вы же можете поехать в Англию.
— Когда-нибудь обязательно поеду, — сказала Джоанна.
— А у вас нет там родственников?
— Я ни про кого ничего не знаю, — устало вздохнула она.
— Значит, вы некоторое время пробудете здесь, в Форт-Юконе?
— Пока не встану на ноги — да, — кивнула она.
Мэт закурил глиняную трубку и подошел к окну.
— Ого! — воскликнул он. — А вот и ваш старый приятель.
— Мой? — протянула Джоанна и тоже подошла к окну. Кровь тут же отхлынула от ее лица, а сердце в страхе заколотилось.
Она увидела, как с саней слезает крупный, разодетый в меха мужчина, а следом за ним — другой, поменьше, облаченный в церковную одежду. Это был никто иной, как Конрад Оуэн. Голову его украшала белая повязка, и выглядел он больным и присмиревшим. Второго мужчину Джоанна тоже сразу узнала. Его звали пастор Пит, и на Юконе он имел весьма сомнительную репутацию.