Круговорот, всё ещё восхищающий второй и даже третий курсы. И постепенно всё менее и менее интересующий старших. Из года в год, от выпуска к выпуску. Поезд дёрнулся, неровно, натужно и уцепившийся левой рукой за поручень тамбура Гарри помахал ответившему ему тем же Дэреку Олливандеру. Отправляясь на свой третий курс, мальчик был искреннее счастлив. Он ни малейшего понятия не имел о том, какие игры, подковёрные и не очень, так и остались скрытыми от его взора. А игры были, о, даже не игры, но игрища. Масштабные, подковёрные, и от того практически незаметные. Вот только, остающегося в неведении относительно всего этого Гарри всё это не интересовало. Прямо сейчас он думал только о том, как отыскать подходящее для себя и присоединившихся к нему однокурсников купе. Нашлось оное ближе к концу вагона, в соседнем с ними ехал какой-то взрослый. Не обычно, но не после того, как на Экспрессе прокатился мастер палочек. Посему, спящего и явно утомлённого чем-то взрослого почитай и не заметили даже. Заглянули, увидѣли, из таблички на чемодане выяснили, что это скорее всего некто Р. Дж. Люпин, да на том и думать забыли. Заглянули в соседнее, обрадовались тому, что оно оказалось пустым и принялись устраиваться.
Рон, в который уже раз заведший разговор про столь любимый им квиддичь, на диванчике остался один. Едва заслышавший о мётлах и полётах, Гарри от него тут же более чем демонстративно отсел к сидящему напротив Невиллу. А оставшаяся рядом с рыжим Гермиона уже вовсю что-то читала. И внимания ему удѣляла не больше, чем всему окружающему её в этот момент мïру. Около часа пополудни заглянула продавщица сладостей. И, как и в первую свою поездку, Гарри не удержался. Вернулся с полными вкусностей руками, и лишь после этого вспомнил о вручённой ему ещё дома дорожной сумке. И заглянув туда, в неверии несколько раз поморгав, принялся извлекать из оной оказавшиеся там припасы. Родные, как оказалось, о нём позаботились. Целых три едва помещающихся в его руках сэндвича. Две бутылочки зачарованного на то, чтобы оставаться охлаждённым, сливочного пива. Того самого, от Фортескью и с издѣлием мадам Розмерты творение хозяина кафе мороженное было несравнимо. Небо и земля. Чары, понятное дѣло, едва Гарри к ним прикоснулся, спали, но, да и нагреется напиток далеко как не сразу.
Так и доехали, Рон, сославшись на что-то там своё, куда-то ушёл, Гермиона читала, а Гарри и Невилл, уплетая оставшуюся после обеда снедь, запивали оную также, как оказалось имевшимся у последнего сливочным лакомством. Правда, то, что было у Невилла, оказалось и вовсе домашним. Бабушка приготовила, смущённо пробормотал он, поставив, что-то около литра, бутылку на стол.
Творение мадам Лонгботтом оценили все, даже Гермиона и та от книги отвлеклась.
— Вкусно, благодарю, Невилл. — Произнесла она, облизывая появившиеся в процессе дегустации молочные усы. И именно в этот момент все почувствовали явственно начавшееся торможение. — Странно, нам же ещё почти час ехать — пробормотала вглядывающаяся в окутавший поезд туман Гермиона. По крыше уже что-то около получаса барабанил дождь
— Дождь во врѣмя тумана… — задумчиво пробормотал последовавший примеру подруги Гарри — Так ведь не бывает, ведь так, Герми?
— Однозначно, туман в сути своей и есть дождь, просто очень и очень мелкий, область его формирования находится намного ниже, чем это обычно для обыкновенного знакомого всем и каждому дождя. И тем не менее, это именно дождь, — подтвердила смотрящая на Гарри Гермиона.
Моргнул свѣтъ, раз, другой, выключился. Стало совершенно темно, и привставшие до этого к окну, чтобы посмотреть, что там, дети с айканьем и незапланированными столкновениями вернулись на места. Стало ощутимо холоднее. Накатила странная апатия и общая слабость, не сильная, едва заметная, и именно в этот момент открылась отдѣляющая купе от основного коридора дверь. В проёме появился неясный, едва различимый на общем фоне силуэт. И всё купе замерло, кожу пробил явственный, практически осязаемый холод. Что было дальше, Гарри не помнил, он провалился в, казалось бы, заполненную ледяным крошевом, пронизывающую ледяным холодом воду. Ему показалось, что кто-то кричал, но в следующий миг весь мiръ поглотила темнота.
Просыпался Гарри тяжело, веки, казалось были сдѣланы из чистого свинца, хотя какой там свинец, к черту его, уран, а то и вовсе иридий. Шевельнуться было решительно невозможным и вскоре так ничего и не понявший ребёнок вновь провалился в темноту. Только и успел, что различить пробивающееся сквозь мерный, похожий на шум из морской раковины монотонный гул странное, столь же мерное попискивание.