— Коля, дай мне слово, что больше никогда не станешь воровать. Дай мне честное слово. Почему ты молчишь?
— Ладно, — отрывисто проговорил Николай.
— Нет, ты дай честное слово, — настойчиво повторила я.
Он смотрел на меня настороженно и пытливо.
— Я жду, Коля.
И он решил уступить.
— Честное слово, не буду.
14
Кто не знает, что дать честное слово всегда легче, чем его сдержать. В одиночку Коле Рагозину не справиться с самим собой. Надо ему помочь.
На другой день я встретилась с Анной Васильевной и долго убеждала ее не скрывать от меня ни одного проступка Николая, ни большого, ни малого. Она терпеливо выслушала меня.
— Я своему сыну не враг, — вздыхая, говорила Анна Васильевна. — Разве я его этим скверностям учила? На улице понабрался. Сама на работе, парень целые дни один, себе хозяин. Пока в школе был, еще ничего, а как бросил, и вовсе разболтался.
— Не теряйте надежды, Анна Васильевна.
— Хоть бы маленько поправился. Большой ведь уж, скоро на работу пора, а кто такого возьмет? Так и останется болтаться без дела.
— Если вы будете помогать мне…
— Я что же, я со всей охотой, раз уж вы так стараетесь. Поначалу сердилась я на вас, что не взяли Кольку в колонию, а теперь вижу — от души вы.
— К вам, может быть, зайдет одна учительница, Мария Михайловна. Я попрошу ее поговорить с Колей, да и вам интересно будет побеседовать.
— Днем-то на работе я…
— Я скажу ей, вечером зайдет.
Мария Михайловна жила недалеко от Рагозиных. Как раз в этом квартале у меня не было энергичного помощника, а многие ребята вели себя скверно. И я решила попросить старую учительницу заняться ими.
Уговаривать ее не пришлось. Мария Михайловна оказалась не только талантливым педагогом, но и неутомимым энтузиастом. Уже через неделю она побывала во всех семьях своего квартала, где были дети. Почти везде приняли ее приветливо. Рассказывали о ребятах, с интересом слушали ее советы. Но не обошлось и без неприятностей.
Мамаша Нонны Колобаевой, жена крупного, уважаемого в городе работника, не пустила Марию Михайловну в свою четырехкомнатную квартиру. Она выслушала учительницу на лестничной площадке и высокомерно заявила, что ее дочь — это ее дочь, и никого, кроме родителей, не касается поведение и воспитание девочки.
Грубо встретил Марию Михайловну и полупьяный Таранин. «Борька плохо себя ведет? А вам, извиняюсь, какое дело? Вы кто? Учительница? А он не хочет учиться. И дочь не хочет. Девке замуж пора, какие там уроки».
Были и еще подобные столкновения, очень огорчавшие впечатлительную Марию Михайловну. Но она не думала отступаться. В ее голове то и дело возникали новые проекты. Организовать для школьников своего квартала шахматный кружок. Соревнование ребят на лучшую декламацию стихотворений. Гимнастическую площадку во дворе. Уголок для малышей и поочередное дежурство матерей в этом уголке.
И она умела осуществлять свои проекты. Проходила неделя — другая, и Мария Михайловна, блестя глазами, рассказывала, что один из родителей согласился обучать ребят шахматам, юноша и девушка, бывшие ее ученики, будут заниматься с мальчиками и девочками гимнастикой, а в воскресенье родители из трех больших домов выйдут оборудовать уголок для маленьких.
И еще ей удалось организовать коллективный надзор за ребятами своего квартала. Это было, пожалуй, самой большой ее победой.
— Мы ведь как делаем? — убеждала она родителей. — Услышим — Миша нехорошо выругался, и думаем: «Ах, какой скверный мальчишка, мой Толя никогда не скажет такое». А Толя, возможно, тоже ругается, когда мама не слышит. Если же еще не ругается, то Миша его научит. Что стоит подойти к мальчишке, сделать замечание — одна минута. И потом рассказать его матери или отцу. А в другой раз кто-то заметит шалости вашего сына или дочки — скажет вам. Болезнь трудно распознать, когда она только начинается, зато легко вылечить…
Очень немногие поддержали Марию Михайловну на первых порах. Но все-таки поддержали. Теперь за ребятами следили не только родительские глаза, но и глаза соседей.
Одна девушка видела, как Николай Рагозин с другими подростками хулиганил на танцплощадке: подставлял ножку, толкал танцующих. Вечером она рассказала об этом Анне Васильевне, а на другой день о поведении Николая стало известно и мне.
— Уж так просил не говорить вам, так просил, — рассказывала Анна Васильевна. — Чуть я не уступила, да ведь обещала вам все рассказывать.
Просил не говорить. Значит, стыдно, Коля? Это хорошо, что ты стал стыдиться скверных поступков, А можно надеяться, что не повторишь их. Но все-таки мы должны поговорить с тобой…