И я сказала полковнику:
— Нет. Не надо. Я попытаюсь…
— Ты ведь уже пыталась, — возразил полковник.
— Разве сразу… Я не могу… Никогда бы не простила себе этого…
— Подумай до завтра, — посоветовал полковник.
19
Я не спала всю ночь. Думала и думала — до головной боли.
Их будут судить, отправят в колонию. А дальше? Уравнение со многими неизвестными, почти неразрешимое. Иные выходят из заключения, охваченные ненавистью к своему прошлому и стыдом за него, с мечтою о честной трудовой жизни. Других развращает общение с преступным миром.
Если их будут судить… Нет, так нельзя думать, сразу обо всех. Хотя, судить их будут, конечно, вместе.
Я представила себе всех троих на скамье подсудимых. Мальчишки, за которых я боролась. Преступники. Грабители. Их увезут в колонию, и мне станет легче. Это самые трудные из тех, с кем мне приходится иметь дело. Неужели я хочу от них избавиться?
Как рыдала мать Николая, узнав о его преступлении. Не так давно сама просила отправить сына в колонию, а теперь умоляла нас с полковником оставить его на свободе…
Что думал Николай, глядя на мать? Раскаивался? Стыдился? Угрюмую безнадежность — вот что выражало его лицо. Он приготовился к наказанию и внутренне смирился с ним.
Такое нельзя прощать. Что пережили эти женщины, когда увидели возле своих лиц ножи? Николай… Мне казалось, он теперь уже не способен на это. Как он краснел, когда я выговаривала ему за всякие мелкие проступки. Краснел, раскаивался и… снова брался за старое.
Такое нельзя прощать. Он виноват. И Борис с Эдиком. Но больше всех Николай. Другие делают то, что хочет и приказывает он. Я слишком поспешила, когда просила полковника не судить их. Если сегодня им простить грабеж, завтра они могут совершить худшее. Пусть судят.
Два часа ночи. Луна заглядывает в мою одинокую комнату. Громко тикают часы. Пора спать. Лечь на правый бок и спать.
Я не виновата. Разве я не старалась сделать все, что в моих силах? С Эдиком, правда, работала меньше. Но ведь он учится, за него отвечает школа. У него отец инженер. И мать сидит дома, может следить за парнем. Теперь с Нилова-папы соскочит спесь. То не хотел разговаривать, а тут прибежал в детскую комнату белый, как известка.
Почему я больше всех волнуюсь за Николая? Сколько раз я уговаривала его сдать финку. «У меня нет». И вот чем это кончилось.
А Борис? Если он попадет в колонию, то не станет там лучше. Он очень трудно поддается хорошему влиянию. Равнодушен к себе и ко всему на свете. Честь и совесть для него пустые слова, как и для его папаши. Если уж судить, так следовало бы судить их вместе. Отца и сына. Отец формально не виноват. А на самом деле виноват больше Бориса. Это он сделал Бориса преступником.
Николай с детства обижен на жизнь. Как он тогда сказал: «Не у всех бывают отцы». И мать никогда не была с ним ласкова. В школе его считали хулиганом и лентяем. А парнишке всего пятнадцать лет. То, что он совершил, — преступление. Но мы, взрослые, — и его неизвестный отец, и мать, и учителя, и… да, наверное, и я — мы тоже виноваты перед ним. Его будут судить. А мы будем сидеть и слушать. «Гражданка Орлова, что вы можете сказать о Николае Рагозине?»
Да, что я могу сказать? Я верила в него. В последнее время я его даже полюбила. Казалось, что он тоже привязался ко мне. А он пошел за Петькой Зубаревым. Хотя ребята не сознаются, но это он послал их на преступление. Наверняка он.
Все-таки надо спать. Уже светает. Скоро идти на работу, а я еще не сомкнула глаз. Это часы мешают мне своим тиканьем. Остановить их?..
Петька Зубарев оказался сильнее меня. Довел-таки ребят до тюрьмы. А я не сумела найти дороги к ним. Я ничего не добилась.
Нет, это неправда. Кое-чего я добилась. Коля изменился. И Борис тоже. А Эдик — он и не был таким уж плохим. Если бы не этот случай… Почему я решила кончить борьбу, сдаться? Разговаривая с полковником, я чувствовала себя увереннее. А теперь не знаю, что делать. Когда человек остается один, он всегда кажется себе слабее, чем на самом деле.
Ничего не получается. Хочу здраво, последовательно все обдумать и решить, а мысли путаются, скачут. Ведь я привыкла к этим мальчишкам. Мне больно за них. И эта боль не дает спокойно размышлять. И полковник… ничего не посоветовал. «Давай решать». А сам предоставил решать мне одной. Отдал в мои руки три человеческих судьбы. Не три — больше. Мать Николая… Каково ей будет, если посадят сына? И Нилов… Высокомерный эгоист, но все-таки жалко его. Вот отца Бориса не жалко ни капельки. Мать — да, а его нет.