Что-то дрогнуло в лице Тараниной, она взглянула на меня без прежней неприязни.
— Не слушают они меня. Выросли. Сами все понимают. Пускай живут, как знают, раз такие умные. Мое дело — чтоб сыты были да одеты…
— Вы неправы, Зоя Киреевна.
Я долго и терпеливо говорила Тараниной о ее обязанностях матери, об ответственности за будущее детей, о своем желании помочь ей. Таранина сидела с застывшим, ничего не выражающим лицом, точно погрузившись в тяжкую дрему.
— Воспитывать, — с угрюмой иронией проговорила она, когда я умолкла. — Где уж мне воспитывать. Меня самое муж каждый день воспитывает — синяки не сходят. Да и от деточек не сегодня — завтра, видать, того же дождусь. Борька уж замахивается, и от дочки не вижу почтения. Вот как. А вы говорите — воспитывать.
Так состоялось мое первое знакомство с семьей Тараниных.
2
От Тараниных я зашла к их соседям. Такая же комната, только без перегородки. Добела выскобленный пол застелен половичками, кровати аккуратно прибраны, на окне заштопанная тюлевая штора, в углу большой фикус. Две девочки сидят за накрытым старенькой клеенкой столом, делают уроки. У плиты готовит обед хозяйка, высокая женщина лет тридцати в чистом платье и гладко причесанная. В комнате вкусна пахнет борщом.
Познакомились. Женщину зовут Таисия Петровна Букалова. Муж работает сапожником в промкомбинате. Сама — на швейной фабрике, эту неделю во вторую смену, потому и дома с утра, а то дочкам приходится хозяйничать.
— Ну, да они у меня не балованные, — полушепотом, чтобы не слышали девочки, говорит Букалова. — И дома все делают, помогают мне, и учатся хорошо.
— Молодцы, — сказала я. — Не то, что у Тараниных.
Букалова вздохнула.
— У Тараниных сломанная семья, где уж тут благополучию быть.
— Как — сломанная? Разве кто-нибудь из родителей — чужой детям?
— Они и не чужие, а хуже чужих. Если мать с отцом друг другу ненавистные, — какая это семья? Не семья, а видимость одна. Себя мучают, и детям жизни нет.
— Да какая же причина?
Букалова еще понизила голос.
— Неохота мне при девочках говорить. Хоть и на глазах у них все было, да ни к чему при них такие разговоры. Лучше давайте я к вам приду. Я знаю, вы в детской комнате работаете.
— Вы не могли бы сегодня?
— Можно и сегодня. В школу дочек провожу и приду. Часу-то хватит нам, чтобы на работу мне успеть?
— Я вас не задержу.
— Стало быть, договорились.
3
— Мы на эту квартиру в пятидесятом году переехали, — рассказывала Букалова. — Таранины в то время хорошо жили, дружно, он не пил, она за ребятами смотрела как следует. Ребята ходили наряженные, шоколад ели, как мы хлеб. Он, Таранин-то, заведующим складом работал. Как он там исхитрялся, не знаю, а только на зарплату так жить немыслимо. Мы с мужем оба работали, побольше их получали, а куда там… Да я никогда такому богатству не завидовала, лучше хлеб с водой, чем пирог с бедой. Мошенничал Таранин ловко, только любому мошенству бывает конец. И тут добром не кончилось. В пятьдесят втором осудили его, осталась жена без мужа, дети — без отца.
Зоя-то сильно убивалась. И мужа жалела, видно, и за себя опасалась. Тоже — не просто остаться одной с двумя ребятами. К тому же работать она не привыкла. Имущество у них конфисковали. Кое-что она, правда, успела припрятать у знакомых, но на весь век никаких запасов не хватит. Все же продавала понемногу вещи, тем и жила.
Вы ее не знали раньше-то? Не знали? Она совсем не такая была. С горя опустилась да состарилась до срока, и немного вроде времени прошло, а не узнать. Красивая она была и гордая, мужчины на нее заглядывались. И когда мужа посадили — горевала, а себя не теряла, дома плачет, а на люди выйдет — не узнаешь, что горе. Одевалась хорошо, следила за собой и головы не вешала. Мужа увезли куда-то, она на работу поступила, к нам же, на швейную фабрику, и вроде забыла о нем.
Я так думаю, что хоть и долго они вместе жили, а сердцем друг к другу по-настоящему не приросли. Доведись до меня, разве бы я забыла своего Федю в несчастье, разве бы посмотрела на кого? Никогда.
А Зоя по-иному мыслила. Я не в осуждение, не знаю, кто прав, просто рассказываю, как было.
Поступил к нам на фабрику немного пораньше Зои механик Сергей Ковалев. Года на три помоложе Зои. Не сказать, чтоб особенно красивый: и росту небольшого, и волосы реденькие, и лицо вроде обыкновенное, а только человек очень хороший. Так его любили у нас на фабрике — просто всем как родной. Веселый был, приветливый, ну и холостой к тому же. Девчата иные не без надежды поглядывали, а он со всеми ровный, ни одну не выделяет. Это — пока Зоя не появилась. А как увидал ее за машинкой, так будто кто его приворожил — по десять раз на дню в отделение заходит и светлыми глазами все на нее глядит.