Может, надо было ей попридержать свое сердце, не девчонка ведь, и дети, и муж вернется, а она волю себе дала. Нет, не то, чтобы от скуки, от одиночества, как у иных. Полюбили они друг друга всерьез, по-настоящему. Пришла она как-то ко мне домой, я как раз одна была, и плачет, и смеется. «Что, говорит, мне, Тася, делать? Счастье моей жизни повстречалось мне, не могу я от него отступиться. И совестно мне перед мужем, а без Сережи не могу». Знаете, в таком деле как советовать? Я ей только о детях напомнила: как же, говорю, ты их родного отца лишить хочешь? А она плачет и все свое твердит: «Не могу без Сережи» да «Не могу без Сережи».
Так и сошлись. У него мать была, вдвоем жили, она против этого дела восстала. Он мать уважал, переживал сильно, а Зоя, видно, дороже матери стала. А у этой с детьми беда. Алла — та ничего, а Бориска на мать с кулаками: «Папа в тюрьме, а ты любовника завела!» И невелик ведь был, всего двенадцати годочков, а упрямый. Однажды заявил матери: «Если не уйдет от нас Сережка — иначе и звать отчима не хотел, — если не уйдет — убегу из дому, так и знай». Она его побила, чтоб не болтал, чего не следует. А на другой день он как ушел в школу, так и пропал. Зоя — в милицию, туда-сюда, розыски пошли — нету и нету. После уж узнали, что в Крым отправился, да в Курске его сняли с поезда, в детприемник увели, а потом в детдом определили. Он назвался сиротой и фамилию свою скрыл.
Вот так и пошла семья рушиться. Отца взяли, тут сын убежал. Остались трое. Алла-то полюбила отчима. «Дядя Сережа, дядя Сережа», а он ее родной дачкой считал. Бывало, уроки с ней готовит, к дню рождения подарок купит, в воскресенье в кино, на дневной сеанс все трое идут. Кто не знает, — глядит да завидует. Оно и правда, есть чему позавидовать. Добрый был Сережа-то, и Зою любил. Только радость их была с тучками. Мать его никак с Зоей не мирилась — одна беда. Другое — Борис убежал, совесть их обоих мучала. Третье — муж из тюрьмы угрожал, что убьет обоих, как вернется. А четвертое — болеть он начал, Сережа-то.
Болезнь у него оказалась серьезная. Доктора от язвы желудка лечили, а после, как положили в больницу, выяснилось, что рак. И уж запущено. Операцию сделали — не помогло. Молодой совсем, жить бы да жить, а жизни и не суждено.
Зоя, бывало, как придет с работы, так в больницу. И ночи там с ним проводила, разрешили доктора. Накупит ему и шоколаду, и вина лучшего, и сливок свежих, а тому уж ничего не идет.
Но пока жив был Сережа, Зоя держалась, все надеялась. А мать его — та сразу сникла. Один сын у нее, никого больше в целом свете, и сама уже старая. Как тут жить? Без опоры вовсе трудно. Помирилась она с Зоей, вместе за Сережей ходили, вместе горевали.
Умер он весной, в апреле. Мать его вскоре после похорон уехала в Сибирь, к сестре. А Зоя сердцем оледенела. Все ей стало чужое. И живет и не живет. Дети — словно не родные, нету ей до них никакого дела. Борис года два пропадал, из детдома в детдом переселялся, а после назвал свою настоящую фамилию, и привезли его домой. Мать и этому не обрадовалась.
Я по старой дружбе пробовала к ней подойти. «Зоя, говорю, у тебя же дети, как же ты ими не дорожишь?» А она: «Никто моего горя не поймет». «Вот Яков Иванович вернется — думаешь ты с ним жить, или одна будешь детей растить?» «Захочет — пусть живет, не захочет — не надо». «Не простит, говорю, он тебя». «На что мне его прощение?»
Вот так и вышел в семье разлад. Вернулся сам-то, стал мстить. То ссорятся, то мирятся. Он пьет, да и Зоя иной раз к рюмочке припадает. Женщину завел на стороне, ходит к ней открыто, еще поддразнивает Зою: «Ты повеселилась, теперь я повеселюсь». Я так чувствую, что больше напускает он на себя обиду. Не любил он жену по-настоящему никогда. Приехал, начал куражиться, понравилось — он дальше, во вкус вошел. И она не старается мир в семью вернуть. Поковеркали жизнь. И себе поковеркали, и детям.
4
Аллу я не дождалась. Послала за ней Варвару Ивановну, но и эта попытка окончилась неудачей. «Не о чем нам говорить, пусть меня оставят в покое», — заявила Алла. Не о чем? Ну, что ж. В конце концов, она уже взрослый человек.
С Борисом же я виделась довольно часто. Первый раз я вызвала их вместе с Рагозиным после того, как они заглазно обещали мне «финку в бок». Борис вел себя дерзко, я тоже невольно накричала на него, и задушевного разговора не получилось. После этого я не раз вызывала Бориса, но мне так и не удалось добиться от него откровенности.