— Видишь! Ты видишь! Ах ты…
«Молчи!» — снова приказываю я себе. Ярость захлестывает меня тяжелой волной, я едва удерживаюсь, чтобы не броситься с кулаками на этого человека, который подлость считает главным законом нашей жизни. Он смел предложить мне взятку, нет, он не просто посмел это, он уверен, что я не откажусь, а если и откажусь, то только из страха перед разоблачением.
Таранин, видно, все-таки кое-что понял, заерзал на стуле, ощерил в улыбке рот.
— Я — для вас, я — как лучше, у меня один сын, а вам слово сказать… Мне без сына и жизнь не дорога, я Борьке и отец, и друг. Заберут его — и мне крышка.
— Уходите.
— Если что не так сказал, прошу прощения. Я к вам со всем расположением. Из последнего, можно сказать, готов.
— Уходите.
— Я уйду.
Он встал. Он больше не улыбается, не говорит о своем расположении. Не старается приглушить откровенную ненависть во взгляде.
— Я уйду. Только запомните: не хотите добром — для вас хуже. Борьку не троньте. Осудят его — вам не жить. Вы ночами ходите, а ночи у нас темные.
Он хочет добавить что-то еще к своей угрозе. Но я повторяю:
— Вон! Вон! Вон!
До тех пор, пока он не закрывает за собою дверь.
7
В тот же день я рассказала о своем разговоре с Тараниным полковнику Ильичеву. Полковник, казалось, не был удивлен.
— Испугалась? — спросил он.
— Нет.
— Но если оставить ребят на свободе, Таранин вообразит, что ты испугалась.
— Мне безразлично, что он вообразит, Василий Петрович. Главное, что ребята вовсе не такие безнадежные. И Борис… Только надо вырвать его из-под влияния отца. Я думаю устроить его куда-нибудь учеником. На завод или в промкомбинат. В школе он не будет учиться, а на улице болтаться ему нельзя.
— Это верно. А папаша согласится?
— Сейчас он на все согласится.
— Папаша, между прочим, тоже поступает на завод.
— Тем лучше. Знаете, товарищ полковник, он мне противен, этот Таранин, но если по справедливости… Все-таки он любит сына. И Борис его. Ведь совсем малыш был, а оскорбился за отца, убежал из дому. Надо попытаться использовать эту привязанность.
— Давай попытаемся.
На этот раз мой план удался Таранин выслушал меня с некоторым удивлением, но не возражал. Тогда я предложила ему поговорить с сыном и вместе прийти ко мне, чтобы окончательно решить, куда же устроить Бориса.
Собственно говоря, выбор профессии в нашем небольшом городке довольно ограничен. Химический завод, швейная фабрика, промкомбинат, строительный трест — вот, пожалуй, и все. Есть еще ремесленное училище, готовит строителей.
Борис пришел с отцом присмиревший, опасность оказаться в тюрьме отрезвила его.
— Будешь работать, Боря? — спросила я.
Он не удержался, пожал плечами: «Чего, мол, спрашиваешь, когда выбора нет?» Но вслух ответил:
— Буду.
— Скажи, кем ты хочешь быть?
Прежний отчаянный Борис проснулся в незнакомо скромном пареньке.
— Профессором, — ехидно ответил он.
Отец поспешно вмешался:
— Потолковали мы с ним… Сосед у нас сапожником работает в промкомбинате, вот к нему бы.
— Что ж, это неплохо. Только давай, Боря, без глупостей. Если серьезно решил, — будем добиваться, а если нет желания — нечего и огород городить.
— С охотой он, с охотой, — сказал отец.
— Сказал — буду работать, — подтвердил Борис.
— Ну, иди, — велел ему отец.
Я вопросительно взглянула на Таранина. Опять разговор наедине? Он понял мой взгляд.
— Повиниться хочу, — вздохнув, сказал Таранин. — Не так вас оценил. Вижу: без корысти за Борьку хлопочете. На меня не сердитесь, обидеть вас не думал.
— Ладно, забудем об этом. Вы заходите ко мне, рассказывайте, как у Бори дела. И он пусть заходит.
— Я не препятствую.
Устроить Бориса в промкомбинат мне удалось без особого труда. Сосед Тараниных Букалов согласился взять его к себе учеником. Он обещал следить за его поведением и сообщать мне, если заметит что-либо неблагополучное.
Первое время все шло хорошо. Букалов по утрам выходил из дому вместе с Борисом, дорогой разговаривал с ним, как с равным, потом в небольшой сапожной будке они вместе принимались за работу. Букалов оказался хорошим учителем, Борис заинтересовался сапожным ремеслом и быстро постигал его тайны.
Я боялась преждевременно радоваться, но Борис заметно изменился. Он заходил иногда ко мне, я расспрашивала его о работе, давала книжки. Но читать он не любил и чаще всего возвращал книги непрочитанными.