— Попробуем уговорить их. Ты права: тебе надо уехать. Если не выйдет с бабушкой, что-нибудь еще придумаем. Обязательно придумаем. Ты только не отчаивайся.
— Я не отчаиваюсь. А жить хочется, Вера Андреевна. По-хорошему жить, по-честному. Чтобы утром просыпаться рано и торопиться куда-то. А то открою глаза, думаю: «Вставать? А зачем?» И опять стараюсь заснуть, пока голова не разболится.
— Погоди, еще будешь мечтать, чтобы досыта выспаться, — засмеялась я.
— Подруг найду хороших. Все-все буду им рассказывать. Только про то, как раньше жила, не скажу. Вы сначала с мамой поговорите, Вера Андреевна. Может, она сама напишет бабушке, хоть и не ладили они. Скорее бы уехать. Меня тут все за плохую знают. Я и вправду плохая. А могу быть другой. Вы верите?
— Верю, Алла.
— Вот. Я это поняла, потому и полюбила вас. Вы будете мне писать, если я уеду?
— Ну, конечно.
— И я вам буду писать. Сказать маме, чтобы она к вам пришла?
— Не надо. Зайду сама.
— Вы вечером заходите. Отца не будет, он во вторую смену работает, вы и приходите. Без него-то лучше говорить.
13
Еще до моего прихода Алла рассказала матери о своем решении, но сочувствия не нашла. Таранина встретила меня враждебно.
— Не будет этого, — заявила она. — Какая я ни плохая, а все мать. Выйдет замуж — пускай едет, куда хочет, тогда я за нее не ответчица, а до этого не отпущу из дому.
— По-вашему, ей хорошо здесь живется?
— Хорошо ли, плохо ли — все вместе. Думаете, я ее не жалею? Я бы все для нее рада, а что поделаешь, когда кругом недостатки да недохватки.
— Недохватки — беда поправимая. Алла пойдет работать, себя обеспечит. Другое плохо, Зоя Киреевна: в семье у вас разлад. От этого и дети страдают.
— Семья… Какая уж там семья. Так, живем вместе, а зачем — сами не знаем. Думала я: может, разомкнуться нам? Один раз попробовала завести с ним разговор. «Не уйду, говорит, не дам тебе воли». А мне какая воля, мне бы покою теперь. Нет, чего уж… Смолоду-то он человеком был… Да, может, и сейчас жили бы ладно, кабы…
На лицо Тараниной вдруг будто луч солнца упал, оно все как-то осветилось, стало моложе.
— Вот когда я счастлива-то была, Вера Андреевна. Был бы Сережа жив, нипочем бы я не рассталась с ним. А теперь мне все равно. Теперь мне некуда идти. Несправедливая к людям судьба. За хорошим человеком смерть не в срок приходит, а худой живет, зло творит. Как мы любили друг друга с Сережей — про то никому нельзя рассказать, и слов таких нету. Он моложе меня был на три года, а говорил — красивей меня да лучше женщины нет. Болел он. Скажет иной раз: «Зоя, под ложечкой у меня что-то заныло», верите, и у меня тут же заноет. Вот он бы вырастил детей. Хоть и чужие, а вырастил бы, не дал бы с пути сбиться.
Я решила вернуть Таранину к началу нашего разговора.
— Вы знаете, Зоя Киреевна, что Зубарев преследует Аллу?
— Сама она его подманивала. Я ей сколько раз говорила: соблюдай себя. Не послушалась. А теперь он не хочет отстать.
— Вот как… Но ведь Алла не любит его. Она не будет с ним счастлива. Вот вы живете со своим мужем без любви, без радости, ссоры у вас, скандалы, пьянство. Неужели и для дочери хотите такой судьбы?
Таранина сидела в горьком раздумье, положив руки на колени и мрачно глядя прямо перед собой.
— Не удерживайте Аллу, Зоя Киреевна. Ей надо уехать. Помогите ей. Вы могли бы написать матери вашего второго мужа?
— Не стану я ей писать. Она меня осуждала. Уж после смерти Сережиной снова попрекнула: «Завлекла моего сына, кабы не ты, женился бы он, хоть внука бы мне оставил». Может, права она. Но и я права. Такое счастье раз в жизни приходит, да и то не ко всем, не могла я от него отказаться. Вот и про вас говорят… Люди осуждают: льстится, мол, на женатого. А я не осуждаю. Потому что знаю, какая бывает настоящая любовь…
Горячая волна захлестнула меня, мысли смешались, стало стыдно, страшно. Нет, нет, это не обо мне. Ложь, сплетни! Обо мне не могут ничего такого говорить, потому что этого нет, ничего нет! Я хотела крикнуть это Тараниной. Но я не крикнула. Я сидела и молчала. Таранина после небольшой паузы заговорила снова, я слышала звуки ее хрипловатого голоса, но ни одного слова не могла да и не старалась понять. «Вот и про вас говорят!». Обо мне ходят сплетни, люди придумывают небылицы, склоняют мое имя, его имя, а я ничего не знаю. «Вот и про вас…»
Но ведь это неправда. Между нами ничего нет, совсем ничего, мы не встречаемся, он не приходит ко мне домой, не провожает меня. Один раз проводил, но тогда еще ничего не было… Ах, значит все-таки есть? Как умеют люди добираться до сокровенного, спрятанного глубоко в сердце… «Льстится на женатого». Неправда. Разве я не убеждала его быть внимательнее к жене, к сыну, дорожить семьей?