На работе я не устаю, потому что работаю с охотой и не полный день, а шесть часов. Вечером мы с бабушкой ходим в кино, а один раз меня пригласил студент, наш сосед, я пошла с ним, а после кино позвала его домой, и бабушка угощала нас чаем. Я была бы счастлива, Вера Андреевна, если бы не думала о доме. Мать жалко. И Борьку. Мы уж с бабушкой думали написать им, пусть приезжают, жить есть где. А отец как хочет, он нам всю жизнь портил, его и Петьку Зубарева я ненавижу. Может, Вы поговорите с мамой и с Борей, а я им напишу. Боря тоже устроится куда-нибудь учиться, и будем жить. Тогда уж в отпуск я не поеду в Ефимовск, а Вы, если захотите, приедете к нам.
До свидания, дорогая Вера Андреевна, напишите мне, как Вы живете. Бабушка передает Вам привет, я ей про Вас рассказывала, и она Вас полюбила, как я».
Я дочитала письмо и опустила его на стол. И только сейчас заметила, что я не одна: на диване сидел Нилов.
— Простите, не хотел вам мешать, — сказал он. — Я слышал… Жена была на суде. Борису дали восемь лет. Вера Андреевна, дорогая Вера Андреевна, не знаю, как вас благодарить. Только сегодня я понял до конца, что могло бы статься с Эдиком, если бы не вы. Вы спасли мне сына. Подумать только, что он дружил с этим Борисом, с этим отвратительным Борисом…
— Борис вовсе не такой уж отвратительный, — холодно сказала я.
Нилов непонимающе посмотрел на меня. Мы вдруг сделались совсем чужими, словно виделись в первый раз. Он был возбужден сознанием миновавшей его опасности. Только сейчас он увидел пропасть, по краю которой шел его сын, и радовался, что Эдик не оступился. А до того, кто не сумел удержаться, ему, кажется, не было дела. И до меня тоже.
— Может быть, может быть, — пробормотал Нилов в ответ на мое замечание. — Но все-таки это ужасно. Схватить нож и пропороть живот человеку. Неужели Эдик мог бы…
— Мне пора идти, — сказала я, вставая.
— А, да, да. Позвольте, я вас немного провожу.
— Нет, не надо. Пожалуйста, не надо.
Он внимательно поглядел мне в лицо.
— Вам тяжело…
— Да. И я должна остаться одна.
Я хотела пройти мимо, но Нилов остановил меня, взял за руку.
— Простите меня, Вера Андреевна. Я понимаю ваше горе.
— Не надо.
Я отняла руку, и мы вышли.
ЭДИК НИЛОВ
1
Что лучше: жить спокойно, размеренно, смирившись со своим одиночеством, ограничиваясь теми радостями, какие приносит труд, и обманывать себя, что ты счастлива, или… Или вдруг по-настоящему ощутить, что такое счастье, любовь, взлет, а потом опять сложить крылья, опять работать и после работы возвращаться в свою комнату, зная, что тебя никто не ждет, что ты — одна, навсегда одна?..
Что лучше? Смешно спрашивать. Ведь это совсем не зависит от нас. Семнадцать лет прошло, как нет Андрея, все время встречались мне и проходили мимо люди, но никогда эти встречи не приносили такого счастья и такого горя. И вдруг этот человек…
Когда любят, говорят: необыкновенный, замечательный, самый лучший. Я не думала этого о Нилове. Обыкновенный, немножко беспомощный, он стал нужен и дорог мне со всеми своими достоинствами и слабостями. И никто не мог бы сказать, и я — всего меньше, почему он, а не другой…
Странно: по первому впечатлению он показался мне на редкость несимпатичным. Моя антипатия к Нилову возникла даже прежде, чем мы познакомились. И у меня для этого были причины.
Позвонил полковник.
— Товарищ лейтенант, вы вызывали Ивана Николаевича Нилова? — спросил он.
— Вызывала, товарищ полковник. Вчера я беседовала с Эдиком, помните, вы сами, поручили мне заняться этими ребятами. А сегодня хотела поговорить с отцом…
— Он у меня, — перебил полковник. — Товарищ Нилов у меня пришел жаловаться, что вы отрываете его от исполнения важных государственных обязанностей.
— У меня тоже государственные обязанности, — запальчиво ответила я.
— Так вы зайдите, объясните свою точку зрения Ивану Николаевичу. Мы ждем.
«Пришел жаловаться, — раздраженно думала я, торопливо шагая по улице, — жаловаться на меня за мою тревогу о его мальчишке. Инженер, а сознательности меньше, чем у малограмотной уборщицы. «Государственные обязанности…» Ну, я ему сейчас скажу… Я ему скажу, что воспитывать сына — это тоже государственная обязанность».
Когда я открыла дверь кабинета, полковник Ильичев что-то говорил сидящему через стол от него человеку. Он кивнул мне, разрешая войти, и продолжал: