К сожалению, выплата этого долга сопровождалась приступами паники, воспоминаниями и холодным потом. И ей нужно научиться контролировать свои эмоции на работе. В конце концов, симптомы ПТСР ее не убьют. Хотя иногда казалось, что так оно и будет.
Танна снова попыталась завязать разговор:
– Мне очень жаль твоего отца, Леви. Я знаю, что это случилось много лет назад, но мне все еще жаль.
– Как ты и сказала, это было давно.
– И я где‑то читала, что твоя семья продала компанию Рэя после его смерти. Наверное, тяжело было потерять и отца, и компанию.
– Не совсем так.
Она надеялась, что он имеет в виду потерю компании, а не смерть отца. Леви, которого она помнила, был скрытным и сдержанным, но он никогда не был жестоким.
– Есть ли смысл в этом бессмысленном разговоре? Поскольку ты ушла от меня, не думаю, что тебе особо интересна моя жизнь. А мне, в свою очередь, все равно, как ты провела последние десять лет, Танна.
– Я врач скорой помощи.
Заметив проблеск удивления в его глазах, она выпалила свой вопрос:
– Ты ни разу не спросил братьев, где я и что делаю?
– Ты бросила меня, забила на наши планы, так что я не чувствовал необходимости следить за твоей жизнью, – парировал Леви. – Говори, что хотела, и уходи.
Его небрежный приказ и ожидание, что ему немедленно подчинятся, взбесили ее.
Танна неспешно подошла к креслу и опустилась на него, устраиваясь поудобнее. Леви взял сэндвич и снова поторопил ее:
– Рассказывай. И побыстрее.
Она так часто представляла эту встречу, репетировала, что сказать, но теперь тщательно продуманные реплики вылетели из головы. Видя, как нарастает нетерпение Леви, она заставила себя заговорить:
– Я не бросила тебя у самого алтаря, но это было почти то же самое.
– Ты ушла сразу после репетиции свадебного приема. За какие‑то двадцать четыре часа до церемонии, – сказал Леви, бросив едва тронутый сэндвич на тарелку.
Танна заставила себя выдержать его взгляд.
– Мне не следовало уезжать, не поговорив с тобой, не попрощавшись, не объяснив.
– Бесспорно.
– Я была не права, мне следовало набраться храбрости и встретиться с тобой лицом к лицу. Сбежать, оставив письмо, было проще.
– Да, после того, как я наблюдал, как ты сражаешься, чтобы оправиться от своих ран, как ты снова учишься ходить, я был удивлен отсутствию у тебя храбрости. И порядочности.
Танна почувствовала, как ей в спину вонзился нож. Но она не могла поспорить с утверждением Леви. Как бы ей хотелось сказать ему правду! Что она не могла поговорить с ним перед отъездом, потому что он отмахнулся бы от ее страхов, как от предсвадебного мандража. Он бы убедил ее, что они поступают правильно, и она бы послушалась. И была бы несчастна. И злилась бы на себя за то, что не смогла противостоять.
– Моя мама отменила свадьбу, обзвонила всех и вернула подарки. Рождество в тот год было довольно дерьмовым. – Леви вонзил нож еще глубже. – Зато мы попали на первые полосы газет на несколько недель. Пресса преследовала нас повсюду, тыча камерами в лицо, требуя комментариев. Да, лучшее Рождество на свете.
Танна поморщилась. Она спросила о журналистах, но Кэррик сказал ей, чтобы она не беспокоилась об этом, и она не беспокоилась. В тот момент она пыталась построить новую жизнь, найти новую норму.
– Может, когда‑нибудь ты позволишь мне объяснить.
Лицо Леви напоминало Берингово море в разгар зимы.
Танна кивнула и вытерла влажные руки о бедра.
– Ну, мне очень жаль. Жаль, что я ничего не могу сделать, чтобы загладить свою вину.
Леви пристально смотрел на нее, и Танна почти что видела, как напряженно работают его серые клеточки. Он что‑то задумал, и Танна посмотрела на дверь в соседнюю комнату – ее внутренний радар велел ей уйти сейчас же. Что бы Леви ни собирался сказать, это перевернет ее жизнь с ног на голову.
– Кэррик говорит, что ты пробудешь в городе шесть недель…
– Плюс‑минус, – подтвердила Танна, гадая, к чему он клонит.
Улыбка Леви была полна сарказма.
– Говоришь, хочешь загладить вину?
Да, она готова сделать что угодно ради этого.
– Что ты имеешь в виду?
Леви снова взял кружку с кофе.
– Мне больно это признавать, но стало совершенно очевидно, что мне нужна помощь. Я могу ходить, но это ужасно больно…