А Радамель механически правил машиной, пытался прийти в себя от такой внезапной отповеди и слушал, как внутренний голос торжествующе вопрошает: «Ну?! Значит, глупенькая хрупкая веточка?»
— Главная достопримечательность Монако, — наконец нарушил он тишину, которая уже грозила стать неприятной, — конечно, казино Монте-Карло. Оно шикарно, поверь мне на слово. Редко где встретишь подобную роскошь, его обязательно надо увидеть. Туда можно пойти просто на экскурсию, но… — он бросил короткий взгляд на часы, — сейчас уже действует дресс-код, и мы в джинсах будем там не к месту.
— Тогда, может, завтра? — предложил Алекс с еле заметной надеждой. — Постараемся приехать чуть пораньше.
Радамель смог лишь молча кивнуть головой, бессильно слушая, как мгновенно загрохотало в висках, а нежные бабочки увеличились до размеров хищных птеродактилей.
Завтра. Вот так непосредственно, наивно, доверчиво, он собирается кататься с ним и завтра… Пресвятая Дева, за что ему все это?!
— Тогда сегодня давай в бухту, — он кое-как вынырнул из омута своих сумеречных мыслей и выдвинул самое простое предложение, лежащее на поверхности. — Бухта Эркюль по красоте не сильно уступает казино, если вообще уступает.
— И чтобы её посмотреть, не требуется смокинг? — беглая улыбка, осенившая губы Алекса при этих словах, показалась Радамелю удивительно красивой.
— Ты даже можешь заявиться туда, о ужас, в плавках! — весело ответил он в тон и тут же проклял себя за это. Перед глазами невыносимо ярко и выпукло вспыхнули картины Алекса в узких плавках на бледном теле, по которому медленно стекают сверкающие на солнце капельки воды.
Того самого Алекса, что спокойно сидит на расстоянии вытянутой руки. И если таки эту руку вытянуть, то можно погладить по плечу. Можно положить руку на колено, сжать его так, чтобы стало больно, провести горячей ладонью выше, ещё выше. Можно задрать футболку и прикоснуться к наверняка шелковистой коже живота и ощутить, как еле заметно дрогнут мышцы пресса при этом. Да все можно! В том числе, и грубо содрать с него эти узкие джинсы и трахнуть прямо тут, без особых церемоний.
Эти картины мелькали в его воспаленном сознании настолько живо и осязаемо, что он едва не замотал головой, пытаясь от них избавиться. Кое-как он непроизвольно сглотнул, стиснул руль так, что пальцы побелели, и сверхусилием заставил себя думать о погоде на завтра и об обещанном дожде, лишь бы погасить нахлынувшее волной возбуждение, которое вот-вот могло стать явно заметным.
И это немыслимое наваждение повторится ещё и завтра?!
Кажется, наказание за его грехи началось уже при жизни.
С высокой скалы Алекс смотрел на бесконечную бирюзовую гладь моря, усыпанную яхтами, катерами, кораблями, с нескрываемым восхищением.
И ровно с таким же восхищением Радамель украдкой то и дело глядел на него. Почему-то именно здесь, оказавшись наедине с величавой стихией, он вдруг посмотрел на него иным, словно прояснившимся, взглядом.
Блестящие от детского восторга глаза. Тёмные волосы, которые так ласково взьерошил тёплый морской бриз, — и Радамель ему дико завидовал. Влажные губы, по которым то и дело скользила уже знакомая, неуловимая улыбка, обращённая куда-то внутрь. Тонкие черты узкого лица.
И он, идиот, ещё недавно считал, что Алекс не особо красив? Да как его молния не поразила за такое кощунство?!
— Знаешь, когда мне было семь лет, меня впервые повезли на Чёрное море, — Головин, наконец, повернулся к нему. — До сих пор помню свой шок и щенячий восторг. Я ещё тогда носился, как угорелый, по берегу, от прибоя убегал. Но это…
Он запнулся, видимо, пытаясь подобрать достойные эпитеты для увиденного, но не смог и только досадливо махнул рукой.
Радамель прекрасно его понимал: его, уроженца Санта-Марты, гордо высящейся на Карибском побережье, морем, конечно, было не удивить. Но и он до сих пор помнил трепет, охвативший его при первом взгляде на неповторимое Средиземное море и блистательный Лазурный берег.
Вот только он никогда не думал, что сможет испытать нечто подобное, глядя на человека. Обычного, из крови и плоти, с двумя руками и ногами. И тут же, вновь мазнув взглядом по сияющему лицу Алекса, он понял: нет, необычного. Для него — совершенно необычного. Отныне и, похоже, надолго. И хорошо, если не навсегда.
Было уже почти темно, когда они подъехали к дому, где клуб снял Алексу квартиру.
Тот на удивление не спешил выходить, сидя неподвижно и задумчиво глядя в бархатные сумерки.
— Было круто, — наконец негромко произнёс он и в кои-то веки улыбнулся широкой, открытой улыбкой. — Спасибо тебе!
Он слегка неловко сунул ему холодную ладошку на прощание, вдруг заторопился и быстро вылез из машины, но, уже захлопнув дверцу, наклонился и почти прошептал в приоткрытое окно:
— И я буду очень ждать завтрашнего дня.
Радамель, не торопясь, ехал домой, лениво лавируя посреди поредевшего потока дорогих автомобилей.
И в дружелюбной темноте никто не видел, какая счастливая улыбка блуждала на его губах.
========== Часть 4 ==========
Эта ночь стала одной из самых беспокойных в его жизни. Обычно, упахавшись на тренировках, занимавших львиную долю его времени, Радамель выключался, стоило только его голове коснуться подушки. Но сегодня сон наотрез отказался к нему приходить. Он долго ворочался, пытаясь уснуть, но все время что-то мешало: то ли изнурительная жара, никак не желающая спадать даже ночью, то ли духота, которую не мог рассеять и свежий ветер с побережья, то ли фрагменты их прогулки, кружащиеся в его мозгу в диком танце. И когда он все-таки провалился в неглубокий сон, эти картины с настойчивостью садиста продолжили над ним измываться.
Вот они с Алексом гуляют по залам казино, и под одобрительную улыбку мальчишки он кидает на стол свой последний жетон, точно зная, что больше у него нет ни единого евро за душой, и конечно же, проигрывает. Вот они стоят на скале у роскошной бухты, и вдруг он понимает, что на них нет ничего, кроме пресловутых плавок. Он жадно, даже не пытаясь скрываться, облизывает Алекса взглядом, но в этот момент тот оживлённо кричит: «Пошли, что же ты?!» и прыгает со скалы в море. И не задумавшись ни на секунду, словно завороженный, он бросается вслед за ним. Вот, сидя в машине, Алекс, чьи глаза в темноте блестят ярче звезды первой величины, тихо говорит: «Я буду ждать тебя» и сам тянется его поцеловать.
И после каждого такого сна он просыпался с бешено колотящимся сердцем и хватал воздух ртом, словно рыба, безжалостно вышвырнутая на берег.
Неудивительно, что после такой ночки наутро он чувствовал себя как чашка, которую уронили на пол, наспех кое-как сложили осколки обратно, но нормально склеить так и не удосужились.
Алекс выглядел не лучше: он казался рассеянным, уходил в себя чаще обычного, отвечал невпопад и, хотя и выполнял все упражнения с прежним энтузиазмом, но Радамель не мог отделаться от ощущения, что тот попросту тяготится тренировкой. И когда он, едва ли не впервые в жизни плюнув на режим и бессовестно злоупотребив своим капитанским положением, предложил закончить сегодня тренировку пораньше, то понял, что был абсолютно прав. Алекс, конечно, как мог, постарался скрыть охватившее его при этом облегчение, но радостно заблестевшие глаза говорили сами за себя. И все, что осталось Радамелю, это пытаться понять: он так не хочет работать или…? Или?!