— Наверно, все же нет. Не было, — медленно, но твёрдо ответил Алекс, тоже, видимо, безумно увлечённый синим багажником, и Радамель вдруг понял, что чувствуют приговорённые к смерти, получившие помилование.
— Но ведь был же наверно кто-то? — продолжал он свой допрос уже с лёгким сердцем, из неуемного любопытства, которое тоже в присутствии одного русского претерпевало потрясающие изменения.
— Была девушка, да, — ответил Алекс настолько безразлично, что Фалькао невольно посочувствовал неизвестной ему бедняге. — Но это не то. Все время было ощущение, что как-то это неправильно, не так, как должно быть. В конце концов, мы просто мирно расстались, без каких-либо претензий друг к другу.
— Ясно, — это было все, что смог ответить Радамель, но в следующий же миг понял, что это были только цветочки, ибо Алекс, развернувшись к нему вполоборота, уставился пронзительным взглядом прямо ему в глаза и странным, бархатным голосом спросил:
— А ты любил кого-нибудь?
Видимо, Фалькао точно сошёл с ума, если ему даже в голову не пришло рассердиться на столь вопиющее нарушение субординации. Многие игроки команды, которым влетало по первое число за гораздо меньшие прегрешения, увидев такое, просто — напросто решили бы, что их жёсткого капитана подменили инопланетяне. А он сам и не думал обо всей этой ерунде. Он отчаянно искал ответ на заданный вопрос.
Привычно стукнулась в сознание мысль о Киллиане, но почему-то сейчас она показалась пустой и ничтожной и этим новым сознанием была безжалостно отметена. А больше особо и говорить было не о чем: не вспоминать же в контексте разговора о любви те легкие и необременительные связи, что он заводил время от времени.
— Нет. Не любил, — ответил он глухо, изо всех сил стараясь не смотреть в глаза Алекса, потому что дико боялся увидеть, что же в них отразится при этом.
«Да, не любил. Но, кажется, все впереди», — мерзавец в голове был на удивление серьёзен, и впервые Радамель был с ним совершенно солидарен.
Вечер неуклонно стремился к свиданию с ночью, а отведённое им время утекало все быстрее и безжалостнее. Он лихорадочно перебирал в уме варианты, куда поехать напоследок, как вдруг его посетила самая сумасбродная и, наверно, самая правильная мысль.
— Слушай, — начал он, почему-то волнуясь, — здесь есть ещё куча мест, указанных во всех путеводителях, которые стоит посмотреть, но мне вдруг пришла на ум немного иная идея. Ты любишь пиццу?
— Пиццу? — недоуменно повторил сбитый с толку Алекс. — Люблю, но…
— Знаешь, ни один народ не готовит пиццу так, как итальянцы, но ни один итальянец не делает это так, как Микеле.
Алекс коротко усмехнулся и решительно кивнул:
— Поехали к Микеле.
Сворачивая к небольшому неприметному ресторанчику, коих в городке Эз, на полпути между Ниццей и Монако, были десятки, он невольно вспоминал, сколько раз он тут был.
Нет, они с Микеле не были закадычными друзьями, теми, что постоянно на связи, отдыхают вместе и пьют пиво по вечерам. Но именно сюда он пришёл первым делом после возвращения из неудачного вояжа в Англию, когда приполз обратно во Францию, словно побитый щенок. Именно сюда он приводил Киллиана и, обнимая его, любовался на пламенеющий закат. Именно тут он впервые за много лет напился до потери сознания, когда расчётливый мальчишка радостно свалил в ПСЖ, заявив, что его карьера неизмеримо важнее даже тысяч любовников, что уж говорить об одном-единственном. И именно Микеле слушал его пьяные излияния, а наутро, даже не потревожив его беспокойный сон, доставил домой так, что никто ничего не узнал.
И если все это не называется одним коротким словом «дружба», то тогда Радамель вообще ничего не понимал в этой жизни.
Прошёл почти год с тех пор, как он был тут в последний раз, но Микеле кивнул ему так же легко и просто, словно они виделись вчера. И лишь задержавшийся на Алексе, излишне внимательный взгляд, в котором отчетливо просвечивали одобрительные нотки, говорил о многом.
— Пицца была божественна, — наконец произнёс Алекс, — я и не пробовал никогда такую.
— Я же говорил, — машинально отозвался он, не сводя с него глаз.
Вот уже почти полчаса они сидели на скале и вновь, как тогда, пару лет назад, смотрели на готовящееся ко сну светило, раскрасившее небо в хоровод самых невероятных цветов. Алое, розовое, малиновое металось посреди голубого и лазурного. И точно так же метались его мысли и чувства.
Алекс сидел на земле, слегка откинувшись назад и оперевшись руками, и, глядя на это, Радамель готов был скрипеть зубами от невозможности того, чего сейчас хотелось больше всего на свете.
Желание, которое он в последние два дня вроде бы научился успешно подавлять, вдруг нахлынуло вновь, да с такой силой, что он до боли стискивал кулаки, впиваясь ногтями в ладонь.
Лаская Алекса жадным взглядом, он мог думать только об одном: как же нечеловечески хочется подойти, схватить, опрокинуть на землю, жадно пройтись ладонями по всему телу, нетерпеливо расстегнуть к чертям эту проклятую рубашку, прильнуть горячими, истосковавшимися губами к этой бледной коже груди, а затем властно впиться в изумленно приоткрывшиеся губы. Лаская, присваивая, захватывая, подчиняя и подчиняясь…
— Что? — спросил Алекс, не отрывая взгляда от заката и не меняя позы.
Фалькао потребовалась пара мгновений, чтобы вынырнуть из сладкого и завораживающего мира грёз, в котором Алекс уже невольно стонал и откидывал голову, подставляя шею под торопливые поцелуи.
— Что «что»? — срывающимся голосом спросил он, изо всех сил стараясь говорить спокойно.
— Что ты так на меня смотришь?
Он стиснул зубы, сглотнул, яростно обругал себя за безволие и стремительно поднялся:
— Пошли. Темнеет. Надо возвращаться.
Вот уже третий раз они сидели в машине возле дома Алекса, но сегодня все было иначе. Ощущение, что это конец того, чему не суждено было даже начаться, душило и рождало внутри вихрь отчаяния и отрицания. Надо было, как накануне, спокойно улыбнуться, пожелать спокойной ночи и поехать обратно. Обратно в свою одинокую, неустроенную и, кажется, бессмысленную жизнь. Надо было. Но не было никаких сил это сделать.
И, кажется, Алекс чувствовал то же самое. Иначе как объяснить, что он, доселе сверливший взглядом асфальт перед собой, вдруг поднял голову, пристально посмотрел в его глаза и сказал тихо-тихо:
— Завтра все возвращаются… А сегодня последний вечер…
Он осекся, не пояснив, что он имеет в виду, но для Радамеля и этого было достаточно. Даже у металла есть предел, за которым он ломается. А он был живым, из крови, плоти и души. Бурлящей крови, изнывающей плоти и плачущей души.
Кажется, на Луне все же живут лунатики…
И окинув Алекса последним взглядом, увидев, поглотив, впитав в себя его блестящие и отчаянные глаза, его дрожащую, закушенную губу, его тяжёлое дыхание, его нервно сжимающиеся пальцы, он послал всё к черту, рванул Алекса к себе и жадно, нетерпеливо, неистово впился в его губы.
========== Часть 6 ==========
Комментарий к
Автор ничего не собирался сегодня писать, но что-то его офигеть как стукнуло сегодняшней новостью про Сашку. Поэтому он снимает стресс единственным доступным способом.
Чудесному, милому, талантливому Сашечке Головину здоровья , быстрого восстановления и все титулы мира!