— Скоро, товарищ старшина, Забайкальский фронт не будет тыловой, — сказал ефрейтор Свиридов.
Я-то предполагал, солдаты дремлют. А они, видимо, прислушиваются к рассказу Колбаковского. Что же, пусть послушают, это им не бесполезно.
— Очень может быть, хотя оно и не нашего ума дело, — вежливо и строго, как в былые времена, ответил Колбаковскпй. — Но должен, товарищ Свиридов, сделать тебе внушение: без спросу в разговор старших встревать не положено.
Свиридов крутанул головой, снизу вверх глянул на старшину, промолчал. А Толя Кулагин бойко сказал:
— Товарищ лейтенант, разрешите обратиться к товарищу старшине? Товарищ старшина, разрешите задать вопрос?
— Задавай, — сказал Колбаковский прежним тоном.
— Вы давеча обещали рассказать целую историю, как на фронт попали, в сорок пятом… Расскажете?
— К тому иду. Экий ты нетерпеливый, товарищ Кулагин.
— Виноват, товарищ ел аршина! Исправлюсь!
Виноват? Глаза у Кулагина — и карий и серый — не виноватые, а, пожалуй, с иахалипкой. Колбаковский пошевелил пальцами и сказал:
— Докладал же: харч не соответствовал, хлеба в обрез, приварку никакою, зелени и в помине… Чтоб нас поддержать, чтоб не кровенились десны, нам выдавали кружку дрожжей да перышко черемши, дикого луку… А десны все одно кровенились, зубы шатались, выпадали. С цингой-то я и угораздился в госпиталь окружной… тьфу ты, фронтовой в Чите. Во, теперь металл в пасти. — Колбаковский разинул рот передо мной, как перед зубным врачом. — В Чите опять подвезло: из выздоравливающих формировали команду — и на запад! Даешь Берлин! Меня сподобило на Третий Белорусский, с вами, товарищ лейтенант, вместе, значится…
"Вместе, — подумал я. — Вместе воевал и буду воевать с Колбаковским и со всеми остальными, а как же мало знаю о пих!
Нелюбопытство, черствость?"
— Товарищ старшина, и это вся история? — спросил Кулагин.
— Вся, чего же размазывать, — ответил Колбаковский.
— А говорили: целая история… Тогда снова разрешите спросить, товарищ старшина? Насчет девах-зенитчиц вы обсказывали…
Вас было двое мужиков на батарее, и как же вы от соблазна удерживались? Выбирай любую…
— Глупости спрашиваешь, товарищ Кулагин. Потому глупости, что у настоящего армейца служба превыше всего, на любовные шуры-муры и прочее баловство на фронте времени не было.
И потом прикинь: как бы данная ситуация выглядела, если б мы зачали с подчиненными путаться, то есть жпть? Соображаешь?
Любвями надо заниматься на досуге…
Толя Кулагин — мне показалось, пристыжепно — приумолк, а я вспомнил, как в эшелоне, нежась на раструшенном сенце, старшина Колбаковский поддерживал солдатские вольные беседы на женские темы, как говаривал: "Штурмовать баб не потребуется, сами будут падать к нашим стопам!", и как глазки его маслянисто блестели. Ну, то было в дороге, в безделье, чего тут поминать, нынче предстоит дело. Война предстоит. И коли так, то правильно: служба, подготовка к боям, а лишнее отметай. Разве что в мыслях можешь оставить. Про себя. Для памяти.
Логачеев — шепотком:
— У меня на груди шерсть повытерта от бабьих голов.
— Товарищ лейтенант, — сказал Колбаковский, игнорируя реплику Логачеева, — я так же был бы радый, если б наш эшелон прислали в Забайкалье, в Даурский степ, к валу Чингисхана.
Ведь я ж и там служил молодым-то!
— А что это за вал Чингисхана? — спросил я, и поднявшиеся головы свидетельствовали: другим тоже интересно.
— В Даурском степу обитал повелитель татаро-монгольский Чингисхан, оттуда зачал совершать свои кровавые набеги. Нынчето времена изменились, татары теперь другие, и монголы другие… А от тогдашнего царства Чиигисхапова и остался древний вал. Он земляной, травою порос… По ту сторону вала Чшггисхаиа японцы окопались, по эту мы, родненькая Тридцать шестая армия, да никакой вал, как поется где? — в народной песне, что? — не загородит дорогу молодца. Будет приказ, рванем вперед! Правильно говорю?
— Правильно говорите, — ответил я, и мне захотелось назвать старшину по имени-отчеству. Но я их забыл, потому что крайне редко, а может, и никогда не звал его так. Все старшина да старшина, изредка — товарищ старшина. Я уж было и на этот раз едва не произнес "товарищ старшина", однако все-таки припомнил: