— Господин генерал, на четырнадцатом километре по вашему приказу начата атака!
Моя персона больше никого не интересует. С лисьей улыбкой на пухлом лице Герштенберг широкими шагами приближается к окну барака и раскрывает его, нарушив тем самым светомаскировку.
В ночной тишине звучит отчаянная перестрелка. Значит, капитан, который проверял у меня документы и благодаря которому я попал в «Вальдлагерь», не врал.
Я уже многое повидал на этой войне. Не раз смерть протягивала ко мне свою костлявую лапу. И все же ни одно задание не давалось мне так тяжело, как это, хотя и делать-то особенно ничего не надо — только не подавать виду, что нервничаешь.
Автоматные очереди… Приглушенные разрывы гранат…
Герштенберг замирает у окна, откинув голову, как будто слушает музыку в консерватории. Чуть позже непроницаемая тишина, как колпак, опускается на «Вальдлагерь».
Тишину кабинета внезапно разрывает звонок оранжевого телефона. Я настораживаюсь. Фон Краус снимает трубку:
— Да, Густав. Докладывай, я слушаю.
Генерал действительно слушает его с закрытыми главами, коротко кивая. Я застываю в напряжении. И только когда фон Краус открывает глаза и устремляет взгляд на меня, я догадываюсь, что первый раунд я выиграл, хотя приговора пока не услышал.
Окно барака уже закрыто. Со стороны шоссе опять доносятся глухие выстрелы.
— Лейтенант Грольман! Вы можете ехать. В Плоешти вас ждут.
Я расслабляюсь, рубашка моментально прилипает к спине. Щелкнув каблуками, отдаю честь. Но тут ко мне неожиданно обращается Герштенберг.
— Лейтенант Грольман, мне доложили, что вы знаете румынский…
— Так точно, господин генерал!
— Вы хорошо его знаете?
— Так же, как немецкий.
Герштенберг останавливается на расстоянии одного шага и упирается в меня тяжелым, повелительным взглядом, будто гипнотизируя. Что это ему пришло в голову? Опыта в работе генералу не занимать, что-то он там такое придумал? Я с трудом выдерживаю его сверлящий, подозрительный взгляд. Внезапно он таинственно улыбается:
— Лейтенант, у меня есть для вас поручение… Идемте со мной.
«Кончено, — ахаю я про себя, — влип! Этот старый лис что-то пронюхал и теперь расставляет на меня капкан…» Адъютант распахивает дверь, и мы выходим — Герштенберг, за ним я, за мной адъютант.
За дверями я получаю свое оружие, и мы выходим в темноту. Лесная прохлада действует живительно. Время от времени доносятся далекие автоматные очереди. Я теряюсь в догадках по поводу замыслов Герштенберга — ничто не наводит меня на какие-либо предположения. Раздражает меня и адъютант Герштенберга, который теперь прыгает впереди, освещая мощным фонариком дорогу своему шефу.
Я снова вспоминаю о своем несчастном водителе. Теперь вот меня ждет бог знает что, а он?
Тропинка тем временем сужается.
— Bitte, Achtung, Herr General![8]
Адъютант останавливается. Луч фонарика высвечивает несколько ступенек. Герштенберг при всей своей тучности спускается довольно резво. Я не отстаю. В темноте возникают неясные силуэты часовых. Фонарик больше не нужен. Над тяжелой металлической дверью висит синяя лампочка в защитном проволочном колпаке. Кажется, мне посчастливилось побывать в одном из бункеров Герштенберга. Но для чего? И как я должен себя вести? Радоваться или лить слезы? Отпустят ли они меня в Плоешти — конечную цель поездки лейтенанта Грольмана?
Какой-то вооруженный солдат нажимает невидимую кнопку, и тяжелая дверь, к которой мы подходим, легко скользя, открывается. Герштенберг через плечо бросает на меня взгляд, как будто хочет удостовериться, что я не сбился с дороги.
Переступая порог бункера, я глубоко вздыхаю, чтобы преодолеть волнение.
Знал бы капитан Деметриад, куда я попаду и кто будет меня принимать!
Мы проходим через комнату, освещенную лампами дневного света. Слева и справа — деревянные двери. Через каждые пять метров — часовой, готовый в любую минуту открыть огонь. При виде Герштенберга часовые вытягиваются по стойке «смирно». Абсолютная тишина, полное беззвучие.
На всякий случай считаю в уме двери, вдруг понадобится. Герштенберг открывает двенадцатую дверь слева, и мы входим в прямоугольный, примерно сорок квадратных метров, зал. Оснащен он довольно странно. Остановиться бы, рассмотреть его как следует, но это было бы слишком. На ходу замечаю только что-то вроде огромной освещенной витрины. На ней карта Румынии, расчерченная на квадраты. То, что передо мной карта, я понимаю без труда, но вот почему она здесь находится — это уже загадка. Ничего подобного этой карте я в жизни не видел. И рассказов о таких не слыхал. Еще я приметил, проходя через этот удивительный зал, несколько молодых немок в форме люфтваффе, стоящих за пультом в наушниках.