— Нет, — заверил его Ник. — С тобой все в порядке.
Он выглядел не хуже, чем до взрыва. В облике Джонни изменилась лишь одна деталь: сигарета, прилипшая к губе в день его смерти, исчезла. Силы взрыва оказалось достаточно лишь для того, чтобы уничтожить этот небольшой предмет. Ник поддерживал товарища под руку и размышлял, стоит ли сказать Джонни об исчезновении сигареты. Подумав, он решил, что будет лучше, если Джонни-О как-нибудь сам заметит это, когда будет в более спокойном расположении духа.
Издалека донесся тоскливый стон. Тот, кто произвел его, определенно был на грани отчаяния.
— Моя коллекция! — стонал Потрошитель. — Посмотрите, что вы с ней сделали!
Ник огляделся. Повсюду валялись скрученные винтом оружейные стволы вперемежку с изуродованными до неузнаваемости металлическими деталями разных размеров и формы. Обломками была покрыта не только заасфальтированная стартовая площадка — куда ни глянь, повсюду из живой земли, медленно исчезая, торчали останки всевозможного оружия.
— Что вы натворили! Что вы наделали! — причитал Потрошитель. — Все пропало!
Ник не испытывал к нему никакой жалости. Он в ярости подбежал к маленькому солдату.
— Каким надо быть идиотом, чтобы хранить боевое оружие, боеприпасы и бомбы в таком количестве? — заорал он.
— Я не идиот, — завизжал обиженный Потрошитель. — Сам ты идиот! У меня теперь ничего нет, спасибо тебе!
Вдруг Ника осенило. Когда он впервые встретился с Потрошителем лицом к лицу, в его сознании зародилась смутная догадка, но развивать ее Ник не стал — не было времени. Ему сразу показались странными глаза Потрошителя, форма лица и тембр голоса. Ник схватился за козырек фуражки мальчика, но, естественно, снять ее не удалось. Как и галстук Ника, она стала частью призрачного Потрошителя.
— Убери руки к чертовой матери! — потребовал Зак, ударив Ника по плечу.
Но Ник уже понял, что перед ним никакой не «Зак».
— Ты — девочка!
Глаза Потрошительницы сузились. Она смело смотрела Нику прямо в глаза.
— И что? Твое-то какое дело?
Глава седьмая
Пригоршня вечности
Когда началась война между Севером и Югом, пылкие мальчишки, желавшие принять участие в боевых действиях, нередко приписывали себе несколько лишних лет, чтобы поступить на службу. Среди этих лгунов попадались и девочки, считавшие, что они просто обязаны пойти на войну. Девочки стригли волосы и выдавали себя за мальчиков.
Впрочем, мало кому из них удавалось обмануть призывную комиссию.
Но не четырнадцатилетней Циннии Китнер. Родители дали ей имя в честь любимого цветка матери, и девочка всю жизнь его ненавидела. Ее бесила распространенная в южных штатах мода давать девочкам имена в честь таких пассивных и никчемных предметов, как цветы. Вайолет. Роуз. Магнолия. Она требовала, чтобы ее называли Цин, делая исключение лишь для отца. Она не была из привилегированной семьи и не принадлежала к типажу жгучей южной красотки. Ей мало что было известно о роскоши и институтах благородных девиц. По сути, ей и в школу-то не пришлось толком походить, и Цин возненавидела высший свет и изнеженных молодых южанок. Ей не нравилось рабство, но девушка любила отца и братьев, преданных делу Юга.
Наступил момент, когда южане вышли из Союза, и началась война. Мать девочки давно умерла, и Цинния знала, что, когда отец и братья отправятся на поля сражений, дома, кроме нее, никого не останется. Ей не хотелось становиться сиротой на попечении плачущих соседок, заламывающих руки в тщетной надежде на то, что их мужья когда-нибудь вернутся домой.
Цинния решила, что все это не для нее. Она сделала прическу под мальчика, научилась выпячивать челюсть и ходить вразвалку, чтобы стать похожей на братьев. Она придумала себе новое имя — Закария Китнер. Ей повезло: офицеры из призывной комиссии и учебной части были либо близоруки, либо слишком измучены работой, чтобы приглядываться к новобранцам, и она сошла за юношу.
Конечно, Цин не знала, что ей придется оставаться в образе мужчины так долго — целую вечность.
Она погибла в первом же бою, такое часто случалось с необстрелянными солдатами. Ее разорвало снарядом. К счастью, смерть оказалась мгновенной и почти безболезненной. Оставалось проделать путь по тоннелю, ведущему к свету — быстро и незатейливо, но по дороге Цин пришло в голову, что сообщить, что с ней случилось, отцу и братьям будет некому. Немного найдется вещей, способных заставить человека свернуть на пути к свету в конце тоннеля. Эгоистические мотивы для этого не подходят, слишком ничтожны они по сравнению с зовом вечности. Но мысли о близких могут наполнить человека, особенно наделенного сильной волей, такой энергией, что он сможет сопротивляться чему угодно.