— Нет, нельзя…
— Что нельзя? — спросила продавщица, и Элли поняла, что произнесла последнюю фразу вслух.
— Я не с вами разговариваю.
Продавщица посмотрела на Элли, как на дурочку, девочка ответила ей тем же, развернулась на каблуках и зашагала прочь. Перейдя улицу, Элли обнаружила автобусную остановку и села на лавочку, в тени.
Я пробыла в теле девочки не менее пятнадцати минут, рассуждала Элли. Девочка испугается, когда получит назад свое тело. Она никогда не узнает, что в нем побывала чужая душа, но наверняка заметит, сколько прошло времени. С другой стороны, пятнадцать минут — не срок, и ничего важного за это время не случилось. Элли завладела ее телом, когда девочка копалась в компакт-дисках, значит, никуда не спешила. Ничего страшного, если я проведу в ее теле еще несколько минут, подумала Элли.
Она достала из сумочки батончик, разорвала обертку и развернула шоколадку. Наружный слой растаял — на улице было жарко. Она тут же испачкала руки и подумала о Нике. Элли расстроилась, вспомнив, как давно его не видела. Нет, ей определенно нужно было поесть сладкого, чтобы успокоиться и ощутить радость жизни.
Элли поднесла батончик к губам и откусила маленький кусочек, чувствуя, как зубы погружаются в сладкую мякоть. Вкусовые рецепторы тут же подали мозгу сигнал, и Элли ощутила невероятно приятный и почти забытый вкус. Нет, подумала она, живым этого не понять. Они принимают прекраснейшие ощущения как должное. Разве можно относиться спокойно к такой чудесной теплой погоде, к сногсшибательно вкусному шоколаду, к необходимости следить за временем или носить тесные ботинки? Возможно, живых людей раздражает, подумала Элли, когда жмут ботинки, но для нее и это ощущение казалось прекрасным.
Начав есть шоколад, остановиться невозможно. За первым кусочком следует второй, потом третий, и вскоре от шоколадки ничего не остается. Так и вышло. Все было кончено, и Элли почувствовала такие сильные угрызения совести, что почти забыла об удовольствии, которое только что испытала. Вернусь к киоску, подумала она, и куплю девочке другую шоколадку. Положу в сумочку. Да, так и надо сделать.
— Вкусно было? — спросил чей-то тонкий детский голосок.
Элли повернулась и увидела маленького мальчика, которого сопровождал старик. Они неслышно подошли и встали рядом, пока Элли ела шоколад. Мальчику едва ли было три года, но он пристально и как-то не по-детски рассудительно смотрел на Элли. Старик держал в дрожащей полупарализованной руке трость и криво улыбался. Было в этой паре нечто пугающее. Элли почувствовала, как по спине побежали мурашки.
— Он тебе вопрос задал, — напомнил старик. — Ты что, не будешь отвечать, а?
— Ах, да, — вспомнила Элли. — Да, вкусно. Очень вкусно.
— В следующий раз, — сказал малыш, — купи молока, чтобы запить.
Он снова посмотрел на Элли своими недетскими глазами, а затем неожиданно расхохотался. Старик последовал его примеру. Было во всем этом что-то странное, неприятное. Элли почувствовала, что мурашки бегут уже по всему телу, и посмотрела на руки. Они покрылись гусиной кожей. Элли извинилась, перебежала улицу, подошла к киоску и купила новый шоколадный батончик. Положив его в сумочку, Элли направилась в музыкальный магазин. Оставлю девочку там, где я в нее проникла, подумала она, в секции альтернативного рока. Пусть не пугается, просто подумает над тем, куда из ее жизни исчезли двадцать минут.
Мики ждал. У него не было другого выбора — овладевать людьми он так и не научился. Он мог идти за Элли по пятам и следить за ее перемещениями по миру живых, но не хотел этого делать. Было что-то неприятное в том, что она исчезала, растворялась в чужом теле. Кроме того, Мики не нравился ее выбор. Он не мог понять, почему Элли всегда выбирает в качестве «болванок» самых жалких людей. Если ты можешь овладеть любым телом, почему бы не выбрать того, чье отражение в зеркале тебе понравится? Конечно, если ты чудовище, такое, каким был он, уродство может быть предметом особой гордости. Впрочем, Элли была кем угодно, но только не чудовищем, поэтому ее выбор сбивал Мики с толку. Возможно, если бы я сам не был чудовищем совсем недавно, думал он, я бы понимал ее лучше. Но он провел так много лет в образе монстра, что человеческий ход мыслей по-прежнему оставался для Мики загадкой. Учитывать чужое мнение, сдерживаться, стараться найти душевные силы, чтобы терпеть и молчать, когда нужно, — выполнять эти простые правила удавалось с большим трудом.