Приведенное выше спецсообщение наводит на мысль о том, что получение в блокадном Ленинграде сотрудниками Смольного и руководителями среднего партийного звена немыслимых для простых горожан даже по меркам мирного времени продуктов не считалось зазорным. Более того, это, вероятно, было нормой. На одном из заседаний бюро ГК в 1942 г. А.А. Кузнецов, призывая партийный актив «войти в положение граждан города, которые были подвержены серьезным психологически перегрузкам», подчеркивал, что проблемы быта не столь остры для партийных функционеров, «ведь мы и лучше кушаем, спим в тепле, и белье нам выстирают и выгладят, и при свете мы» (курсив наш — Н.Л.)58. Однако когда вскрывались факты спекуляции продуктами питания, это вызывало мгновенную негативную реакцию руководства ГК.17 ноября 1941 г. бюро ГК ВКП(б) вынесло решение по вопросу о группе судебно-следственных работников, «допустивших либерализм при рассмотрении и решении дела на бывших работников магазина № 50 Садовникова и Иванова и непонимание политической значимости преступления в обворовывании покупателей и продаже продуктов без карточек». В итоге двое судей были сняты с работы, Куйбышевскому райкому партии было предложено привлечь к партийной ответственности районного прокурора, а партийной организации городского суда предлагалось обсудить вопрос о «либеральном отношении членов городского суда» при рассмотрении дела на бывших работников магазина № 5059.
Столь же решительно обходились и с сотрудниками аппарата Смольного. Так, 25 февраля 1942 г. опросом членом бюро горкома было принято решение об исключении из партии инструктора отдела пропаганды и агитации горкома партии Б.С. Вайгант и двух ответственных партийных работников в связи с фактами спекуляции и мародерства. Об этих фактах А.А. Кузнецова проинформировал начальник Ленинградской милиции Грушко 16 февраля 1942 г. В специальном постановлении горкома отмечалось, что «в трудных условиях снабжения продовольствием отдельные члены и кандидаты в члены партии не только не вели решительной борьбы со спекулянтами и мародерами, но и сами использовали эти трудности в целях личной наживы»60.
Пораженческие и «голодные» настроения зимой 1941—1942 гг. отмечались даже у сотрудников УНКВД, персональные дела которых разбирались на заседаниях бюро Дзержинского РК ВКП(б). Еще раз подчеркнем, что за исключением высшего руководящего состава Управления, остальные сотрудники НКВД с практически неограниченным рабочим днем не имели существенных преимуществ перед работающими ленинградцами, получая продовольствие по установленным Военным Советом нормам. В связи с этим, в частности, один из чекистов заявил 6 декабря 1941 г., вскоре после празднования Дня конституции, что «лучше 100 грамм хлеба, чем доклад о сталинской конституции. Если с питанием будет также продолжаться, то лучше застрелиться»61. Об аналогичных настроениях в органах милиции сообщал начальник отделения пропаганды и агитации Ленинградской милиции Д.В. Денисевич. 6 января 1942 г. он направил А.А. Кузнецову записку, в которой говорилось о «бездушном» отношении руководителей партийной организации милиции Короткова и Александровича к подчиненным, в результате чего в последние месяцы участились случаи самоубийств, хотя в мирное время этот показатель в Ленинграде был самым низким по всему Советскому Союзу. Несмотря на то, что в результате проведенной проверки многие факты в отношении Короткова и Александровича не подтвердились, проблема самоубийств в рядах милиции осталась62.
Подытоживая сказанное, отметим, что руководители ленинградской партийной организации, прежде всего А.А. Кузнецов и Я.Ф. Капустин при помощи УНКВД, сумели все же сохранить контроль над ситуацией в городе и партией в частности. Органы немецкой разведки неоднократно подчеркивали, что руководство Ленинграда за исключением первой половины сентября 1941 г. твердо контролировало ситуацию в городе. За военные месяцы 1941 г. «ленинградская партийная организация вскрывала и очищала свои ряды от шкурников, трусов, паникеров — всех тех, кто оказался недостоин высокого звания члена партии. Всего было исключено 1 540 человек»63.
Тем не менее, приводимые ниже статистические данные, а также имеющаяся информация об изменении настроений как среди рядовых коммунистов, так и работников среднего звена, свидетельствуют о том, что осенью и в зимние месяцы 1941—1942 гг. партийная организация переживала самый тяжелый период в своей истории и фактически находилась на грани исчезновения. Существенно сократилось число членов партии. Если на 1 июля 1941 г. членов и кандидатов ВКП(б) в Ленинграде было 153 531 человек, то 1 января 1942 г. их осталось 74228, т.е. партийная организация сократилась на 79 303 человека или более чем наполовину. В армию и на флот ушли 57 396 человек, а эвакуировались 22 620 человек64.
Количество принятых в кандидаты и члены ВКП(б) в Ленинграде в течение первых трех месяцев войны было незначительным, а наименьшим приток в партию был в сентябре. Положение в комсомольской организации было более стабильным, о чем свидетельствуют данные таблицы65 .
В начале 1942 г. настроения в партии, а также среди среднего звена руководящих работников Ленинграда не многим отличались от предшествующих месяцев. Как отмечалось в постановлении бюро ГК ВКП(б) от 10 апреля 1942 г. о работе парткомов заводов им. Сталина и им. Орджоникидзе в январе—феврале 1942 г.
«некоторые коммунисты забыли о своей авангардной роли в борьбе против трудностей, стали проявлять хвостистские отсталые настроения, нарушать партийную дисциплину, перестали посещать партийные собрания, оторвались от партийных организаций. Более того, некоторые партийные и хозяйственные руководители сами превратились в безмолвных людей, ссылаясь на трудности, физическое ослабление людей, ничего не делали для поднятия духа людей, боеспособности коллектива»66.
В условиях блокады «некоторые комсомольские руководители надломились, потеряли стойкость». Как отмечал секретарь ГК ВКП(б) Я. Ф.Капустин, руководитель Фрунзенского РК ВЛКСМ «ударился в цыганщину» и увлек за собой ряд руководящих работников67 . Отдельные ответственные работники не выдерживали нагрузок и пытались уехать из города или уйти на другую работу. Если это не получалось, нередко происходили трагедии. Материалы партийного архива и архива УФСБ свидетельствуют о том, что зимой 1941—1942 гг. произошел рост числа самоубийств среди сотрудников правоохранительных и партийных органов.
Приведем лишь два документа, иллюстрирующих эту тенденцию. В первом из них, датированном 27 января 1942 г., начальник Свердловского райотдела НКВД г. Ленинграда В.Н. Матвеев просил зам. наркома НКВД В.Н. Меркулова откомандировать его «на работу в другое областное управление НКВД СССР», что было одной из «стратегий выживания» в рамках системы НКВД. Во втором документе сообщалось о самоубийстве одного из секретарей Ленинградского горкома партии. Текст рапорта В.Н.Матвеева приводится с минимальными сокращениями и без редакционной правки, дабы у читателя возникло представление об авторе не только на основании содержания документа, но и стиля письма: