На этот раз гудеж был гораздо сильнее.
— Сволота офицерская!
— Контра!
— Кто его сюда пустил?!
— В ЧК его!
— В Петропавловку!
— Да мы его прямо здесь порешим…
Зал разошелся не на шутку. Красногвардейцы-охранники на всякий случай скинули с плеч винтовки, а один из них передернул затвор. Но люди этого словно и не заметили. Пропитанный ароматом свежевыпеченного хлеба, воздух зала вдруг наполнился тревогой, и Константину показалось, что он кожей чувствует, как ярость здесь набухает, вскипает и вот-вот обрушится на стоящего на сцене офицера.
А человек на сцене снял фуражку, отдал ее боцману и невозмутимо вышел на авансцену. Он с интересом стал разглядывать клокочущий зал. Косте подумалось, что так обычно разглядывают заморских зверушек или пестрых рыбок в аквариуме. Ему стало от этого не по себе, и холодок недавнего страха вновь шевельнулся в животе.
Гул в зале достиг своего форте-фортисимо, когда офицер вдруг улыбнулся, взъерошил жесткий ежик седеющих волос на голове, пригладил щегольские усы, сладко потянулся, словно только что пробудился ото сна, развел руки широко в стороны и очень громко хлопнул ладонью о ладонь.
Постоял немного и хлопнул второй раз.
Люди в зале совершенно не ожидали такого. Их недовольство словно наткнулось на что-то неправильное, неестественное и совершенно неуместное здесь и в эту минуту…
А человек в третий раз хлопнул звонко и отчетливо, и недавнее негодование зрителей сменилось удивлением и любопытством.
— Чего это он? — перестав гудеть, спросил Карась.
А Кузминкин отчего-то вспотел и прошептал:
— Где же я его видел?
После четвертого хлопка в зале воцарилась абсолютно не свойственная этому месту тишина. Революционные моряки, морские волки, буревестники мировой революции как один в недоумении и ожидании уставились на этого странного офицера.
А он постоял мгновение, словно наслаждаясь звенящей тишиной… Потом оглядел притихших зрителей, зачем-то учтиво кивнул Константинову, отчего тот еще больше съежился и вдавился в спинку кресла, а потом улыбнулся и сказал:
— Спасибо, товарищи, за столь теплый прием.
А потом…
Потом он четыре с половиной часа рассказывал голодным, озлобленным, затуманенным кокаином морякам об истории древних цивилизаций. О том, как в незапамятные годы наши предки достигли коммунизма, и как над всей землей воссияло солнце свободы, равенства и братства. О том, каких высот достигло познание природы в том счастливом и справедливом обществе. Как предки тех самых моряков, которые собрались в этом зале, свободно летали по воздуху на своих огненных колесницах, как накапливали токи самой земли в огромных пирамидах, как силой мысли плавили гранит и перебрасывали невообразимые глыбы на немыслимые расстояния…
— А потом все кончилось, — негромко сказал лектор. — Случилась катастрофа вселенского масштаба.
И зал разочарованно выдохнул.
— Но крупицы знаний древних гигантов сохранились до наших дней, — успокоил моряков лектор. — И мы знаем, где их искать. И мы их найдем, товарищи. Мы с вами их добудем, с их помощью очистим землю от всяческой мерзости, и тогда вновь наступит время всеобщего счастья! Время Всемирной Коммунистической Федерации!
И зал взорвался овацией.
В едином порыве революционные моряки вставали с мест и стоя аплодировали этому странному офицеру, которого еще совсем недавно хотели поставить к стенке, а теперь были готовы идти за ним на поиски знания древних.
Костя с удивлением осознал, что неистово хлопает в ладоши вместе со всеми. В этот миг он почувствовал себя частью чего-то большого и важного, и стало ему очень спокойно. И страх прошел.
— Это знание, — продолжал лектор, как только зал немного притих, — сокрыто в тайных подземельях далекой страны Шамбалы, где мудрые учителя человечества оберегают их от капиталистического зла. Древняя наука, или Дюн Хор…
От этого самого «Дюн Хор» по телу Владимирова пробежала волна дрожи, словно молнией пронзило — да прямо в темя и до самых пяток.
А товарища Кузминкина и вовсе передернуло так, словно он вместо стакана холодного первача жахнул теплого керосина. И промелькнула у Кузминкина перед глазами картинка, а на ней — стылый подъезд, девка голая и жилец, офицер-недобиток.
— Так вот ты кто…
И тут заметил Кузминкин, что мичманочка того странного, что ему сразу не понравился, так же, как и его самого, тряхнуло. И посмотрел он на Владимирова, а Костя посмотрел на него. И что-то поняли они вдруг и отвернулись друг от друга.