Тут явственно просилась пылкая реплика на тему «да-да-да», однако Лера почему-то не спешила ее подавать.
Женя и Климов посмотрели на нее одинаково удивленно — и встретились с затравленным взглядом.
— Сережка, — пролепетала Лера, — я не хотела тебе говорить… я тоже не знала, но Аделаида сказала… Саша-то Неборсин умер! Ты представляешь? Совсем недавно…
— Умер? — растерянно повторил Климов. — Как то есть умер? Что ты глупости говоришь?
— Умер! — всхлипнула Валерия. — Убили его — на дороге убили. Какой-то человек подошел к машине и выстрелил в голову. Ты представляешь? — Она заплакала в голос, стискивая кулаки.
— В го-ло-ву? — переспросил Климов, бледнея. — Сашку Неборсина?! Господи… русская рулетка… Ну что же ты так плачешь, Лера? Что ж ты так по нему плачешь? Или не зря я тогда с ума сходил? Не зря, да?!
«О господи! — с тоской подумала Женя. — Я и правда — как Белая Дама. Не труп, так горе. Они ведь теперь надолго завелись. И все из-за меня!»
Домой возвращаться не хотелось, но куда же еще идти? Сидеть, ждать выдуманного Левушкиного звонка — у моря погоды?
«Эмма права. Я проживаю какую-то чужую жизнь. Мне же совсем не того хочется. Каждый вечер засыпать одной, с холодным сердцем… Льву-то моя ошалелая верность совсем не нужна, иначе у нас уже давно был бы дом, куда он хотя бы иногда возвращался, хотя бы считал своим долгом возвращаться! — Ревнивые переглядки Климовых, их дети, орущие во дворе, теща с поджатыми губами и слишком жирный торт — все это промелькнуло перед Женей прекрасным, недосягаемым видением. — Ох, господи, ну сколько можно об одном и том же!»
Она призвала в свидетели всю небесную рать, что нынче вечером в ее жизни не будет места пагубным воспоминаниям: надо работать, готовиться к визиту в «Орхидею». Среди книг, оставшихся от отца, есть шеститомник «Жизнь растений», а там хоть что-то да написано обо всяком земном (а также подземном и подводном) произрастании! Опять же Интернет нам в помощь!
Женя свернула во двор. Здесь было почти темно: величавые березы поднялись до небес. Неровные блики из окон падали на узкий тротуарчик, на котором асфальт уже напоминал скорее культурный слой неких полузабытых раскопок. Как бы в темноте не оступиться и не съехать с четырех покосившихся ступенек, которые ждали впереди. Однажды с ней уже приключилось такое: ногу подвернула, каблук сломала…
Придерживаясь за стену, осторожно нашарила ступеньку, вторую… пахнуло спертой сыростью из распахнутой настежь двери общих подвалов, мимо которой она шла…
Рывок! Что-то обхватило ее за шею, потащило!
Мгновенный приступ удушья, тьма сгустилась вокруг.
Инстинктивно саданула ногой назад, ощутив, как острый каблук вдавился во что-то твердое. Над ухом раздался хриплый вскрик. Женя рванулась, нагнувшись, пытаясь перебросить нападающего через себя. Он был тяжел, цепок, однако площадка возле подвальной двери, на которой они боролись, оказалась слишком узка: ноги Жени сорвались со ступенек, и ее понесло вниз, в темноту.
Ступени больно били по телу, но куда важнее было то, что смертельный захват ослаб. Женя умудрилась вскочить на ноги, однако тотчас рядом начал копошиться, взбугриваться мрак: это нападающий пытался встать. Он загораживал ступеньки, и Женя, оставив мгновенную бредовую идею прорваться к выходу, отпрянула — и ринулась в дверь, ведущую в глубину подземных переходов.
Если он затащил ее в подвал, значит, дверь была открыта. А ключи только у жильцов дома. Значит, кто-то есть в подвале, и если Женя позовет на помощь…
Но впереди расстилалась темнота: ни промелька света ни в одном из ответвлений. Здесь нет никого: нападающий либо подобрал ключ, либо сломал замок. Надеяться не на кого — она сама себя загнала в ловушку, и если он сообразит отыскать выключатель…
Позади громко щелкнул рубильник, и Женя невольно зажмурилась. Лампочки горели вполнакала, однако почудилось, будто стоит она, по меньшей мере, в центре кремля, со всех сторон залитая потоками ослепительно яркого света.
Взгляд заметался по сторонам. Двери, дощатые двери со всех сторон, на них разнокалиберные замки, намалеванные суриком цифры…
«27» — бросилось в глаза.
Номер ее квартиры! Их с мамой сарайчик. И… на нем нет замка!