Нора кончилась в какой-то полуосыпавшейся канаве у дальней стены, опоясывавшей владения ифрита. Синдбад нескаэанно обрадовался, очутившись под усыпанным звездами небом; здесь он уже ничего не боялся. Он подпрыгнул так высоко, как только мог, и в прыжке заглянул в окно, в котором виден был ифрит. Однорогий в ярости бился об стены, ревел и стонал, посылая проклятия на голову неведомого похитителя Алмаза. Синдбад повернулся и собрался было перескочить через стену, как вдруг вопль Однорогого заставил его остановиться и прислушаться.
— О горе мне! — схватившись за голову, вопил ифрит. — Исчез Алмаз, с которым я связан узами волшебства! Пока он был со мной, я чувствовал себя свободным и вольным. Но теперь, если он достанется чернокнижникам или колдунам, знающим его секрет, то я попаду в вечное рабство… Я стану слугой, ничтожным рабом обладателя Алмаза, за пределами дворцовой стены я пальцем не посмею тронуть презренного вора, напротив — я должен буду служить и всячески угождать ему… Счастье, если Алмаз просто выпал из серьги и куда-нибудь закатился. Но слишком мало надежды на это. Алмаз похитили! Чутье мне говорит, что его похитили!.. О горе мне!..
Услышав эти крики, Синдбад в задумчивости пробормотал:
— Алмаз обладает властью над ифритом, недаром колдуны стремятся заполучить его. А почему бы мне не оставить Алмаз у себя и самому не сделаться повелителем ифрита? Колдуны говорили, что ифрит — могущественный волшебник; значит, я могу просить у него все, что захочу. Он вернет мне мой рост, доставит в Багдад и избавит мой дом от джинна из бутылки, который отправил меня в это ужасное странствие…
Он повернул кольцо, подпрыгнул высоко в воздух, потом еще раз и еще, и с третьего прыжка одолел стену. Опустившись на землю, он отдышался, но едва лишь задумался над тем, каким способом он может заставить Однорогого служить себе, как у него над головой захлопали крылья, острый клюв трехглазой вороны подхватил его и понес к уединенной лесной пещере. Справа и слева летели одноглазая и двуглазая вороны. Синдбад замирал при мысли, что колдуны с помощью своей волшебной силы проникли в его тайные намерения. Его измена освобождала колдунов от их обещаний, а это значило, что они могли отобрать у Синдбада Алмаз и ничего ему не дать взамен, выкинуть его вон, а то и убить.
Вороны опустились на поляне у входа в пещеру. Со всех сторон ее окружали могучие деревья; свет звезд едва просачивался сквозь ветви. Костер почти совсем потух, лишь головешки слабо тлели в нем. Вороны превратились в трех колдунов, и Одноглазый тотчас вырвал у Синдбада Алмаз.
— Подкинь дровишек, Двуглазый брат, — крикнул он, потрясая сверкающим камнем. — Сейчас мы вызовем ифрита, и он к утру выстроит нам дворец из чистого золота!
— Однако прежде давайте перекусим, — с усмешкой сказал Двуглазый. Он отправился в пещеру и вынес оттуда жареного мяса, лепешек и кувшин с вином.
— О колдуны! — взмолился Синдбад, выходя на освещенное место у костра и с мольбой протягивая к ним руки. — Не забудьте о своем обещании помочь несчастному, претерпевшему столько волнений и ужасов, чтобы добыть для вас эту драгоценность!
— Поможем ему? — со смехом спросил у колдунов Одноглазый и подмигнул им.
— Поможем! — закатились те зловещим хохотом, и Синдбад, обливаясь слезами от ужаса и бессилия, упал на землю. Худшие его опасения подтвердились: эти коварные создания обманули его, он не дождется от них помощи!..
Трехглазый шагнул к нему и, проревев угрозу, занес над ним руку. И в этот миг Синдбад вспомнил о чудесном кольце, повернул его и, как кузнечик, отпрыгнул в сторону.
— А-а-а! — заревел Одноглазый. — Я забыл отобрать у него свое кольцо! Держи его, держи!..
Он помчался за Синдбадом по темным лесным зарослям. Синдбад уносился от него громадными прыжками, перелетая с коряги на ветку, с ветки на кочку. Вскоре колдун потерял его из виду. Синдбад услышал, как он бормочет, схватившись за нож:
— А не дурак ли я, бегая по лесу за проклятым коротышкой? Обладая волшебным Алмазом, я могу повелевать ифритом, который исполнит любое мое желание, а уж разыскать Синдбада и отобрать у него мое кольцо для ифрита пустяк… Вернусь-ка я к своим напарникам, а то как бы они не удрали от меня с Алмазом.
С этими словами он повернулся и зашагал к пещере. Синдбад, прячась, бесшумными прыжками последовал за ним. Подкравшись к поляне, он увидел залитого кровью Трехглазого с зияющими ранами на горле и на груди. Поодаль, с кривой саблей в руке, затаился Двуглазый. В эту минуту на поляне появился Одноглазый. Взглянув на своего корчащегося в судорогах товарища, он сразу все понял.
— Это ты его убил! — воскликнул он и его единственный глаз страшно засверкал. — Ты хочешь один завладеть Алмазом!
— Ты угадал, братец, — осклабившись, отозвался Двуглазый. Зачем делить с кем-то колдовское могущество Алмаза, когда оно может достаться мне одному?
— Что ж, этой подлости вполне можно было от тебя ожидать. Но не думай, что со мной тебе удастся расправиться так же легко!..
Сказав это, Одноглазый превратился в ворону и с громким карканьем налетел на Двуглазого. Но и тот обернулся вороной, и две большие черные птицы с громким карканьем схлестнулись в воздухе, нанося друг другу удары клювами и когтями. Вскоре клубок дерущихся ворон упал и, разбрасывая во все стороны перья, покатился по земле. Тут оба колдуна вновь обернулись людьми и, борясь, начали кататься возле костра и ожесточенно душить друг друга. Человеческие тела их после битвы в вороньем обличье были страшно исцарапаны, исколоты и избиты, многочисленные раны сочились кровью. Видно было, что колдуны дерутся из последних сил. Ни один не желал уступать другому. Они подкатились к костру и тут Одноглазый налег на своего Двуглазого противника и, хрипя, отплевываясь кровью, заговорил:
— Признавайся, собака, где Алмаз?
При этом он толкнул голову Двуглазого прямо на горящие головни. Тот корчась от боли, задергался, заизвивался, вдруг вновь превратился в ворону, но она была настолько обгорелой и избитой, что уже не могла взлететь. Одноглазый ее тут же поймал и она вновь обратилась в человека.
— Скажу… — прохрипел Двуглазый. — Только отпусти… Не убивай меня…
Одноглазый, сам истекая кровью, подобрал саблю и, приставив ее к горлу Двуглазого, с трудом проговорил:
— Где… Алмаз?..
Жизнь едва теплилась в теле Двуглазого; лицо его помертвело, из горла струилась кровь. Он обратил затуманенные глаза на труп Трехглазого колдуна и его запекшиеся губы что-то прошептали, но он был настолько слаб, что понять его было невозможно.
— Что? — переспросил Одноглазый. — Что ты хочешь сказать?..
Палец Двуглазого приподнялся и показал на труп.
— Я… спрятал Алмаз… ему… в… горло…
— А! — торжествующе взревел Одноглазый и обернулся, оперевшись о саблю. Он попытался встать, но был до того слаб, что несколько минут не мог приподняться. И тут Двуглазый, который, казалось, находился на последнем издыхании, дотянулся до кинжала и, вскинув руку, с размаху всадил его Одноглазому в спину. Вскрикнув, тот рухнул навзничь. Лицо его исказила гримаса предсмертной агонии. Но и Двуглазый, все силы которого ушли на этот последний удар, тоже агонизировал, хрипя и стеная.
Синдбад в изумлении смотрел на разыгравшуюся перед ним сцену. Колдуны ради обладания волшебным Алмазом перебили друг друга!
Изумление его возросло, когда бездыханный труп Трехглазого вдруг зашевелился и его посиневшая голова с выпученными остекленевшими глазами приподнялась. Труп с многочисленными ранами на груди и на горле встал на ноги! Воскресший мертвец привел Синдбада в такой ужас, что он закрыл руками лицо и, шепча молитвы, рухнул на колени.