«Друзья мои, не побывав на моем месте, никто не сможет понять мою грусть от этого расставания. Здесь и благодаря доброте этих людей у меня было все. Я жил тут четверть века с молодости до зрелого возраста, здесь родились мои дети, и здесь похоронен один из них. Я уезжаю, не имея понятия, когда смогу и смогу ли вообще вернуться, с задачей намного большей, чем возложена на Вашингтон. Без помощи того Божественного Духа, который постоянно обо всех заботится, я не смогу преуспеть, а с его помощью не смогу провалиться. Доверясь тому, кто будет и со мной, и с вами и будет повсюду ради добра, мы можем твердо надеяться, что теперь все будет хорошо. С его заботой о вашей сохранности, как я надеюсь, ваши молитвы сохранят меня. Я нежно с вами прощаюсь».
17
Когда Линкольн был по дороге в Вашингтон на свою инаугурацию, и частные детективы, и секретная служба Соединенных Штатов раскрыли некий заговор, согласно которому его должны были убить во время проезда через Балтимор. Встревоженные друзья стали убеждать его не следовать объявленному заранее графику и перебраться в Вашингтон тайно ночью. Предложение было слишком трусливым, и Линкольн знал, что это даст повод многочисленным сплетням и насмешкам. Сначала он был решительно против, но после долгих часов просьб и убеждений своих ближайших соратников, все-таки уступил, и оставшуюся часть поездки решился совершить втайне. Узнав об измененных планах, миссис Линкольн настояла, что она тоже должна пойти с ним, но когда новоиспеченную первую леди уважительным тоном попросили приехать следующим поездом, она подняла бурю протеста. И протест этот оказался настолько шумным, что весь секретный план тут же развалился.
Изначально было объявлено, что 22 февраля Линкольн выступит в Гаррисберге, Пенсильвания, там же он должен был переночевать, а утром отправиться в Балтимор и оттуда в Вашингтон. Как и было расписано, он выступил в Гаррисберге, но вместо того, чтобы там переночевать, в шесть вечера, укутавшись в старое изношенное пальто и мягкую шерстяную шляпу, каких никогда не носил, вышел через заднюю дверь отеля и направился к неосвещенному железнодорожному вагону. Через несколько минут паровоз уже уносил его в Филадельфию, а телеграфные линии Гаррисберга были разрезаны, чтобы эта информация не попала к несостоявшимся убийцам. В Филадельфии его команда ждала больше часа, чтобы поменять станцию и поезда. В течение этого времени Линкольн и знаменитый детектив Алан Пинкертон разъезжали по городу в затемненной карете, чтобы избежать разоблачения. В десять пятьдесят пять, наклонившись к плечу Пинкертона, дабы не привлечь внимания к своему росту, Линкольн вошел на станцию через задний вход. Он ходил, склонив голову, а его старый дорожный шарф полностью закрывал лицо. В этом облике он прошел через зал ожиданий и направился на заднюю часть последнего спального вагона, которую одна из помощниц Пинкертона отделила от остальных тяжелым занавесом, зарезервировав якобы для своего брата инвалида.
Со дня выборов Линкольн получал многочисленные письма с угрозами, что он не доживет до приезда в Белый дом, и, как и многие из его окружения, генерал Уинфильд Скотт — главнокомандующий армией — тоже боялся, что президент будет убит во время инаугурационной речи. Некоторые даже побоялись посетить церемонию инаугурации. И старый генерал поставил шестьдесят солдат перед платформой, на восточной части Капитолия, с которого Линкольн должен был выступить. Солдаты стояли также на охране Капитолия, позади президента, и обхаживали аудиторию перед ним. После церемонии новоизбранный президент поднялся в карету и через ряды пехотинцев со штыками поехал обратно по Пенсильвания авеню, под покровом зданий, занятых снайперами в зеленых формах. Многие люди были удивлены, когда он, наконец, доехал до Белого дома без пули в сердце, а многие были разочарованы.