«Всеми усилиями я не мог заставить их не отлучаться за водой, ягодами или чем-то другим, что приходило им в голову во время пути», — говорил Шерман, командир одной из бригад.
Зуавы и тюрко были известны в те времена как великие воины и многие солдаты пытались походить на них. В итоге половина армии маршировала к Булл-Ран в ярко-красных тюрбанах и мешковатых бриджи: со стороны это было похоже скорее на труппу комедийной оперы, нежели на армию, готовую умереть.
Несколько конгрессменов, одетых с иголочки, выехали за армией, взяв с собой своих жен, домашних животных и корзины сэндвичей с бутылкой бордо, чтобы со стороны наблюдать за битвой. И вот в десять часов палящего июльского дня началась первая настоящая битва гражданской войны. И что же было дальше? Как только неопытные солдаты увидели летящие сквозь деревья артиллерийские ядра, а затем и своих окровавленных сослуживцев, падающих с криком на землю, полк Пенсильвании и Нью-Йоркская батарея тут же вспомнили, что их девяностодневный срок службы истек: они начали требовать, чтобы их немедленно распустили со службы, прямо с поля боя. Согласно отчетам Макдауэлла, они начали отступать от грохота вражеских пушек. Но остальная часть армии до четырех тридцати вечера держалась на удивление отлично. После, к сожалению, конфедераты бросили в атаку две тысячи триста свежих людей и общим наступлением сокрушили противника. «Подходит армия Джонстона!» — крикнули солдаты, и началась всеобщая паника. Двадцать пять тысяч воинов, отказавшихся выполнять приказ, в сумасшедшем хаосе стали бежать с поля битвы. Макдауэлл и несколько верных офицеров отчаянными попытками пытались остановить разгром, но все было тщетно. Артиллерия конфедератов тут же разрушила дорогу, которая уже была переполнена бежавшими солдатами, тележками «скорой помощи», полицейскими каретами и экипажами одетых с иголочки конгрессменов — зрителей. Женщины падали в обморок, мужчины ругались, проклинали и топтали друг друга, с моста опрокинулась одна из телег: огромная дорога была забита полностью. Гарцующие лошади, отвязавшись от карет и артиллерийских орудий, пинали вправо и влево и бросались бежать, растаптывая солдат в красных тюрбанах и желтых трусах. Растаскивая за собой упряжки, они исчезали в облаках пыли. В какой-то момент показалось, что кавалерия конфедератов уже где-то рядом, и крики «Кавалерия! Кавалерия!» умножили панику беглецов. Великая армия теперь превратилась в охваченную ужасом массу. Ничего подобного до этого не было на полях американских войн. Люди в панике бросали свои униформы, шляпы, ремни, штыки и даже оружие и бросались бежать, словно одержимые невиданным страхом. От уныния и бессилия многие падали прямо на дороге, оказавшись под проезжавшими каретами и лошадьми.
Битва у Булл-Ран была в воскресенье, и далекий грохот пушек дошел до Линкольна за двадцать две мили, как только он уселся в церкви. После окончания службы он сразу же отправился в военное министерство, чтобы прочесть телеграммы, которые уже начали поступать с разных точек поля битвы. Но они были слишком короткими и непонятными, так что президенту понадобилось срочно обсудить их с генералом Скоттом. Навестив старого генерала, Линкольн нашел его спящим. Скотт проснулся, зевнул, протер глаза, но был слишком стар, чтобы самому подняться с постели: у него было нечто вроде упряжки, прикрепленной к потолку комнаты и, выхватив этот ремень, он перенес свое тело в нужную позицию, упершись ногами в пол. После чего сказал своему гостю: «Я не знаю сколько людей участвуют в битве или вообще где они, как вооружены, как экипированы и какие у них возможности: никто со мной не говорил об этом, и мне о происходящем ничего не известно». И это был командующий всей союзной армией. Посмотрев на пачку телеграмм с фронта, он просто сказал Линкольну, что ему нечего волноваться, и снова лег спать, ссылаясь на больную спину.
К полуночи разбитая армия в хаотичном беспорядке перешла длинный мост и через Потомак вошла в Вашингтон. На тротуарах тут же накрыли столы, откуда-то появились тележки, полные хлеба, а светские дамы, стоя у кипящих котлов с супом и кофе, раздавали еду. Макдауэлл, полностью обессилевший, заснул под деревом, пытаясь сделать кое-какие записи: ручка все еще была у него в руках, а предложение осталось незаконченным. Его солдаты тоже были слишком уставшими, и их уже ничего не заботило. Многие просто улеглись на тротуарах и заснули, словно мертвые. Даже под начавшимся дождем солдаты спали, держа в руках свои винтовки.