Звучит невероятно, но все же после выступления Макклеллана Линкольн и Стэнтон были настроены настолько оптимистично, что дали указание губернаторам штатов не призывать больше новых людей, закрыть призывные пункты и распродавать имущество этих организаций.
Одним из военных принципов Фридриха Великого было следующее: «Знай того, с кем воюешь». Ли и Стонуелл Джексон полностью оценили слабовольного «Наполеона», с которым имели дело: застенчивый, осторожный, ноющий псевдо-Наполеон, который никогда не был на поле битвы и не видел настоящей крови. Так что Ли позволил ему в течение трех месяцев подкрасться к Ричмонду. Макклеллан оказался настолько близко, что его солдаты могли слышать звон колоколов на церковных башнях, отбивающих время. Затем вдохновленный Ли напал на него в серии страшных атак и в течение семи дней отбросил к его пушечным кораблям, убив пятьдесят тысяч солдат северян. Это «великое событие», как называл Макклеллан, стало одним из самых кровавых поражений в истории войны.
Но, как всегда, несостоявшийся военачальник обвинил во всем «предателей из Вашингтона». История была не нова: они не послали ему достаточно людей, и их «трусость и идиотизм» заставляют его «кровь кипеть». Теперь он ненавидел Линкольна и его кабинет больше, чем конфедератов, и объявил их действия «самыми непопулярными в истории». Хотя на самом деле у Макклеллана всегда было больше солдат, чем у его врагов, и, как правило, значительно больше. Он просто никогда не был в состоянии использовать все имеющееся войско сразу, но продолжал требовать все новых и новых пополнений: сначала он просил дополнительные десять тысяч, затем — сорок и наконец — сто. Но их попросту не было, и он отлично понимал это, а президент, в свою очередь, знал, что ему об этом известно, и каждый раз называл такие требования «обычным абсурдом».
Телеграммы Макклеллана к Стэнтону и Линкольну были жесткими и оскорбительными: они звучали как бред душевнобольного. Он обвинял их в попытках разрушить его армию. Иногда послания были настолько непристойными, что телеграфный оператор отказывался их передавать.
Люди были напуганы: Уолл-стрит охватила паника, страна погрузилась во мрак. Линкольн сильно похудел и был измучен. «Я безутешен настолько, насколько может быть таковым живой человек», — говорил он.
Как-то раз тесть Макклеллана и одновременно глава его администрации П. Б. Марси во всеуслышание объявил, что теперь уже нельзя делать ничего, кроме как капитулировать. Узнав об этом, Линкольн пришел в ярость, вызвал к себе Марси и сказал: «Генерал, как я понимаю, Вы произнесли слово „капитуляция“, так вот, это слово неприемлемо к нашей армии!»
20
Еще в Нью-Сейлеме Линкольн понял, что арендовать помещение и соорудить там магазин достаточно легко, а вот чтобы сделать его прибыльным, нужны определенные качества, которыми не владел ни он, ни его пьяный партнер. Сквозь годы страданий и кровопролития ему также было суждено понять, что с легкостью можно найти полмиллиона солдат, готовых умереть, и потратить сотни миллионов долларов, чтобы обеспечить их штыками, винтовками и пулями, но для побед нужен лидер, найти которого было почти что невозможно. «Как много в военном деле зависит от мыслей одного руководителя», — удивлялся он. Раз за разом опускаясь на колени, президент умолял Всевышнего послать ему кого-то вроде Роберта Ли, Джозефа Джонсона или Стонуелла Джексона: «Джексон — храбрый, честный, пресвитерианский солдат, — говорил Линкольн, — если бы только у армии Севера был такой лидер, то страна не была бы устрашена столькими катастрофами».
Но как во всей союзной армии можно было найти еще одного Стонуелла Джексона? Никто не знал. Эдмунд Кларенс Стедман опубликовал знаменитую поэму, каждый стих которого заканчивался просьбой: «Авраам Линкольн, найди нам лидера!» И это было больше чем рифма поэмы: это были слезы истекающего кровью и отчаявшегося народа. Прочитав поэму, президент заплакал.
Два года он пытался найти того самого лидера, о котором умолял народ. Он доверял армию одному генералу, который приводил ее к кровавым поражениям, оставляя тридцать — сорок тысяч горевавших вдов и сирот по всей стране. Потом этот опозоренный командир отстранялся, и другой, настолько же глупый, испытывая свою судьбу, оставлял еще тысячи зарезанных, и Линкольн, одетый в халат и тапки, расхаживал по комнате всю ночь, снова и снова получая горестные доклады: «Господи, что же скажет страна! Господи, что же скажет страна!» Затем руководство армией брал на себя третий генерал, и кровавая резня продолжалась в том же духе.