В приступе горя миссис Линкольн позвала так называемого ясновидящего, который скрывался под псевдонимом Лорд Колчестер. Этот явный шарлатан был позже вытворен из города под угрозой тюрьмы. Но миссис Линкольн в отчаянии привела Лорда Колчестера в Белый дом, и там, в темных комнатах, она была переубеждена, что царапанье на деревянных покрытиях, стуки стен и удары по столу были любящими посланиями ее потерянного мальчика. И она плакала каждый раз, когда слышала их.
Линкольн, охваченный горем, погрузился в безнадежное уныние. Он с трудом выполнял свои государственные обязанности: письма и телеграммы лежали на его рабочем столе неотвеченными. Его врач опасался, что он так и не восстановится и окончательно замкнется в себе.
Время от времени президент мог часами читать вслух в присутствии своего помощника или секретаря в качестве аудитории. В основном это был Шекспир. Однажды он читал своему помощнику «Короля Джона» и, дойдя до главы, где Констанция оплакивает своего потерянного сына, закрыл книгу и продолжил:
«Отец наш кардинал, вы говорили,
Что с близкими мы свидимся в раю:
Раз так, я сына своего увижу!
Полковник, вы когда-нибудь думали о своих потерянных близких? — спросил Линкольн помощника, — И чувствовали, что у вас была с ними сладкая близость, а теперь грустное осознание того, что это стало нереально? Я часто думаю так о моем сыне Билли». Наклонив голову к столу, президент начал рыдать…
21
Оправившись после семейной трагедии, Линкольн обнаружил в собственном кабинете те же ссоры и разногласия, что были и в армии. Госсекретарь Сьюард возомнил себя премьером, смотрел на всех свысока и вмешивался в дела остальных, вызвав тем самым глубокое возмущение всех членов кабинета. Чейз, секретарь казначейства, презирал Сьюарда, ненавидел генерала Макклеллана, испытывал настоящее отвращение к Стэнтону, секретарю по военным делам, и недолюбливал Блэра, главу почтовой службы. Блэр же, в свою очередь, «ходил по ульям», как заметил Линкольн, и к тому же хвастался, что «когда он идет на схватку», то «идет на похороны»: Сьюарда он считал «беспринципным лжецом» и отказывался иметь с ним какое-либо дело. Как со Стэнтоном и Чейзом, так и со Сьюардом Блэр не соизволял хотя бы обмолвиться словечком, даже во время заседаний кабинета, считая их негодяями. В итоге он пошел на такое количество «схваток», что оказался на собственных похоронах, к счастью — политических: порожденная им ненависть была такой сильной и всеобъемлющей, что Линкольн попросил его уйти в отставку.
Но этим ненависть в кабинете не закончилась: вице-президент Ганнибал Гэмлин, презирал Гидеона Уэллса, секретаря военно-морского флота. В ответ Уэллс в шикарном парике с длинными белыми бакенбардами с каждой страницы своего ежедневника «выпускал стрелы насмешек и оскорблений» почти по всем своим коллегам. В особенности они были направлены против Гранта, Сьюарда и Стэнтона. Но, как и полагалось, наглый и неистовый Стэнтон был самым чудовищным злодеем из всех: он ненавидел Чейза, Уэллса, Блэра, Линкольна и, по-видимому, всех остальных тоже. «Он абсолютно не думал о чувствах других и получал намного больше удовольствия, отказывая кому-то в просьбе, чем уступая ему», — писал Грант. А ненависть Шермана к Стэнтону была такой яростной, что он унизил его во время публичной встречи перед огромной аудиторией и с удовольствием упомянул об этом в своих мемуарах спустя десять лет: «Как только я подошел к мистеру Стэнтону, он протянул мне руку, но я отверг его, и данный факт был повсеместно замечен». Мало кого из всех живших когда-либо людей так же яростно ненавидели, как Стэнтона.
Наверняка все члены кабинета ставили себя выше Линкольна: кем был вообще этот грубый, неотесанный шутник с Запада, которому они должны были подчиняться? Политической случайностью, «темной лошадкой», пришедший волей случая и вытеснивший их всех.
Генеральный прокурор Бейтс сам имел огромные надежды быть выдвинутым в качестве кандидата в президенты в 1860-м. Позже он писал в своем дневнике: «Республиканцы допустили роковую ошибку, выдвинув Линкольна — человека, которому не хватает ни воли, ни стремления, ни способности руководить». Чейз тоже надеялся быть выдвинутым вместо Линкольна и до конца своих дней относился к Линкольну с «огромным неуважением». Сьюард, в свою очередь, был резко возмущен избиранием Линкольна: «Разочарование? Вы говорите со мной о разочаровании? По-вашему, кто был реальным кандидатом от республиканцев, кто стоял в стороне и наблюдал, как выдвигали маленького юриста из Иллинойса? И вы говорите со мной о разочаровании!» — высказал он одному из своих друзей после выборов, как только тот вошел в его кабинет. Сьюард отлично знал, что если бы не Хорас Грили, он сам стал бы президентом. Он знал, как вести дела, и у него было двадцать лет опыта руководства огромным штатом. А чем руководил Линкольн в жизни? Ничем, кроме деревянной хижины и магазином в Нью-Сейлеме, и то он «довел до разрушения». Ах да, у него была еще и почтовая контора, которую он носил в своей шляпе: это был весь руководящий опыт этого «политика из прерий». А теперь он сидел в Белом доме, растерянный и нерешительный, пускал все на самотек и не делал ничего, пока страна словно по крутому склону катилась в бездну.