И какие же последствия мог иметь план Наполеона в случае успеха? Юг получил бы оружие, порох, кредиты, продовольствие, железнодорожное оборудование и громадный подъем в моральном плане. А Север — двух новых грозных врагов, и их неважное положение стало бы вовсе безнадежным. Никто не понимал всего этого лучше Авраама Линкольна. В 1862-м президент заявил: «Мы сыграли нашу последнюю карту и должны либо сменить нашу тактику, либо проиграть».
Если посмотреть с точки зрения Англии, все колонии уже отделились от нее, а теперь южные колонии хотели отделиться еще и от северных, которые в свою очередь пытались подавить их силой. И какая же разница была для английского лорда и парижского принца, управляются ли Теннеси и Техас из Вашингтона или из Ричмонда? Конечно же, европейцам было все равно: эта война не имела для них большого значения и не была обусловлена благородными намерениями. Как писал Карлайл: «Ни одна из разгоревшихся в наше время войн не казалась мне настолько глупой».
Линкольн видел, что отношения европейцев к затянувшейся войне нужно менять, и отлично знал как. Миллионы людей по всей Европе читали «Хижину дяди Тома»: читали и плакали, наполненные ненавистью к жестокости и несправедливости рабства. И, как был уверен Линкольн, разглашение «Прокламации об освобождении рабов» заставит европейцев под другим углом взглянуть на эту войну. Она больше не будет казаться кровавой борьбой за сохранение Союза, которая для них ничего не значила, а перерастет в святой крестовый поход ради свержения рабовладельческого строя. И европейские правительства уже не будут склонны официально признать Конфедерацию, поскольку общество попросту будет противиться стремлению поддержать человеческие страдания. И вот в июле 1862-го Линкольн окончательно решил издать эту самую Прокламацию. Но к тому времени Макклеллан и Поуп довели армию до унизительного состояния, и Сьюард посоветовал ему подождать еще немного, поскольку Прокламацию следовало разглашать на волне великих побед. Его доводы показались президенту разумными, и он решил не спешить. Спустя два месяца желанные победы все же были достигнуты, и президент собрал кабинет для обсуждения самого знаменитого документа в истории страны после Декларации независимости. Это был очень серьезный и важнейший момент. Но действовал ли сам Линкольн серьезно? Конечно же — нет: каждый раз, услышав какую-то смешную историю, он хотел обязательно поделиться ею. По привычке президент брал с собой в постель книги Артемуса Уарда. И как только доходил до чего-то смешного, тут же вставал и в одной ночной рубашке проходил через коридоры Белого дома в кабинет своих секретарей, чтобы читать им понравившийся отрывок. За день до заседания кабинета, на котором должны были обсудить «Прокламацию об освобождении рабов», президент получил в подарок последний том Уарда, а там был рассказ «Своевольное возмущение в Утике», казавшийся ему чересчур смешным. И перед началом заседания, как и полагалось, он прочел его собравшимся, прежде чем перейти к государственным делам.
После громкого смеха Линкольн положил книгу в сторону и уже с серьезным голосом начал: «Когда повстанческая армия была у Фредерика, я принял решение издать „Прокламацию об освобождении рабов“, как только мы выгоним их из Мэриленда. Я никому ничего об этом не говорил, но дал обещание себе и своему Творцу. А теперь повстанческая армия выгнана, и я намерен сдержать свое слово. Я собрал вас вместе для обсуждения того, что я написал, но мне не нужны ваши советы относительно основной сути вопроса, поскольку я для себя все решил. Написанное мною — это исключительно то, что подсказали мне мои чувства, но если что-то из использованных выражений или какие-то незначительные формы вы посчитаете неуместными, то буду рад послушать ваши предложения».
Сначала Сьюард посоветовал сделать одно маловажное изменение в словах, а через несколько минут предложил второе. Линкольн спросил, почему же он не предложил оба изменения сразу, а затем прервал обсуждение, чтобы рассказать очередную историю: «Как-то один наемный рабочий в Индиане приходит к нанявшему его фермеру и говорит, что один из волов его лучшей упряжки сдох, и, подождав несколько минут, говорит, что второй вол из той же упряжки тоже сдох: „Так почему же ты мне сразу не сказал об этом, если оба сдохли?“ — спрашивает фермер. „Я просто не хотел расстроить вас, сказав сразу так много“, — отвечает рабочий».