Ночью 4 июля Юг начал полномасштабное отступление. Шли проливные дожди, и к тому времени, когда они достигли Потомака, воды были слишком бурными, перейти было невозможно. Ли оказался в ловушке: неспокойная река спереди и победоносные вражеские войска сзади. Казалось, Мид может делать с ним все, что хочет.
Президент был воодушевлен: он был уверен, что союзные войска окружат противника со всех сторон, разгромят их и поставят триумфальную жирную точку в этой войне. И наверняка, если бы там был Грант, все так бы и произошло. Но нерешительный и академичный Мид был далек от взрывного Гранта. На протяжении целой недели Линкольн постоянно требовал и приказывал ему атаковать, но Мид был слишком осторожен и застенчив и попросту не хотел воевать. Он постоянно колебался, отправлял телеграммы с извинениями, собирал военные советы, вместо того чтобы выполнять приказ. И так до тех пор, пока воды реки отступили, и армия Ли смогла спастись.
Президент был в ярости: «Что это значит? Что это значит? Они были у нас под носом, и надо было просто протянуть руки, чтобы их поймать, но ничего из того, что я мог видеть и делать, не смогло двинуть армию вперед. В этой ситуации любой генерал мог разгромить Ли. Если бы я сам туда пошел, то мог бы собственноручно его застрелить».
В глубоком разочаровании он сел и написал Миду письмо, в котором говорилось:
«Мой дорогой генерал, я не уверен, что вы осознаете значимость ошибки, связанной со спасением Ли. Он был буквально у нас под носом, и, учитывая наши последние успехи, надо было просто напасть на него и закончить войну. А теперь война может продолжаться до бесконечности. Если вы не смогли с успехом атаковать его в прошлый понедельник, то как это возможно южнее реки? Ведь вы можете взять с собой немногим более две трети тех сил, что есть у вас сейчас. Необоснованно ждать, что вы можете достичь отныне большего успеха, и я сам этого не жду. Вашу золотую возможность вы упустили, и я безгранично разочарован этим».
Прочитав письмо, Линкольн посмотрел в окно и задумался с застывшими глазами, наверняка сказав сам себе: «Если бы я сам был на месте Мида, с его темпераментом и советами его робких офицеров, если бы, как и он, не спал так много ночей и видел так много крови, то, может быть, я и сам упустил бы Ли». В итоге письмо не было отправлено, и Мид так и не узнал о нем его. Оно было найдено в документах Линкольна после его смерти.
Битва при Геттисберге произошла в первую неделю июля. На поле боя лежали шесть тысяч убитых и двадцать семь тысяч раненых. Все церкви, школы и даже сараи были превращены в госпитали. Мучительные стоны наполняли воздух. Каждый час гибло множество раненых, тела которых в спешке хоронили. Похоронные комиссии не успевали: не было времени, чтобы рыть могилы, так что во многих случаях на тело просто засыпали землю прямо там, где оно и лежало. После нескольких недель проливных дождей многие погибшие были уже захоронены наполовину. Позже солдаты союзных войск были извлечены из временных могил и похоронены в одну общую. И той же осенью государственная похоронная комиссия организовала в Геттисберге масштабное мероприятие в дань памяти тысячам павших, в рамках которого пригласили выступить самого известного оратора Соединенных Штатов — Эдуарда Эверетта. Официальные приглашения на это мероприятие были посланы всей политической элите: и президенту, и правительству, и генералу Миду, и всем членам обеих палат Конгресса, и членам дипломатических миссий, и многим видным гражданам. Но лишь несколько приглашенных согласились присутствовать: большинство даже и не ответило. На этом фоне у организаторов не было и мысли о том, что президент может принять приглашение. Они были уверены, что помощники просто выбросят письмо в мусорную корзину, даже не показав Линкольну. И в итоге не удосужились хотя бы написать ему персональное приглашение, послав напечатанную копию. И когда президент оповестил о своем желании присутствовать, все удивились, а члены комиссии и вовсе были в смятении: что им делать? Попросить его о выступлении? Некоторые говорили, что он слишком занят и не сможет найти время, чтобы приготовиться. А другие откровенно заявляли: «Даже если он найдет время, есть ли у него способности?» Они сомневались: он, может, и способен произнести ломаную речь где-нибудь в Иллинойсе, но выступить на торжественной церемонии открытия кладбища? Нет, это совсем другое: не в стиле Линкольна. Но все же им надо было что-то делать, поскольку президент уже принял приглашение. И в конце концов комиссия написала ему письмо, в котором говорилось, что после выступления мистера Эверетта они хотели бы услышать от него «пару соответствующих реплик». Так они и выразились — «пару соответствующих реплик». И это приглашение чуть было не стало оскорблением. Но президент все же согласился. Почему? Потому что за этим кроилась одна интересная история: в предыдущую осень Линкольн посетил поле битвы в Энтитеме. И как-то в полдень, выехав за город с одним из своих старых друзей из Иллинойса — Уордом Лемоном, попросил его спеть одну из своих любимых песен — «маленькую, грустную песню», как сам говорил.