— Ты знаешь, какой сегодня день?
Он не улыбнулся и не нахмурился. Он вообще не шевелился, только медленно и ровно дышал. Я старалась не любоваться им, как произведением искусства, но все равно любовалась. Просто не могла с собой ничего поделать — он был неотразим.
— Ты знаешь, где находишься? — спросила я, и мой голос сорвался, потому что закончился список стандартных вопросов по определению способности пациента разобраться в окружающем мире.
Когда Неизвестный не ответил и на него, я сменила пластинку:
— Почему ты изрезал себя?
При этих словах Неизвестный мельком взглянул на свою грудь, затем на меня… И вновь приковал меня к себе силой взгляда и своей близости. Я оставила за кадром более важные вопросы, которые касались его ран. Почему ты изрезал себя именно так? Почему выбрал такой рисунок? Однако зеленые глаза Неизвестного заблестели ярче, будто он сумел расслышать непроизнесенные слова.
Через несколько секунд — томительно долгих и обжигающих — Неизвестный мельком глянул на окно моего кабинета и склонил голову набок, словно прислушиваясь к чему-то помимо моего голоса. Его лицо помрачнело, и бицепсы напряглись, когда он стиснул кулаки.
Мое сердце ушло в пятки, дыхание сбилось, а рука осторожно поползла к телефону, стоявшему на столе.
Проклятие! Похоже, у парня галлюцинации.
И о чем только я думала, когда осталась с ним наедине?
Вдруг я увидела, как джинсы Неизвестного преобразились.
Я окаменела. Внешне. А глубоко внутри себя продолжала падать в кроличью нору. Мои губы шевелились, но я не издала ни звука. Пульс молотил так, что его удары эхом отдавались в ушах.
Нет, мне это не почудилось…
Секунду назад эти джинсы были грязны и изодраны в клочья.
А теперь они стали целыми и чистыми. Совершенно обычные джинсы!
Неизвестный по-прежнему был бос и обнажен до пояса, но раны на его груди — порезы, изображавшие феникса, — затягивались у меня на глазах.
— Какого…
Это все, что я успела сказать, прежде чем он исчез. Вернее, переместился так быстро, что я даже не увидела. Успела заметить лишь серебристый проблеск, смутное подобие птицы с яркими, широко распахнутыми крыльями. И вот он уже стоял по другую сторону от меня, рядом с дверью. Запах корицы с гвоздикой затопил меня с головой.
Неизвестный открыл свой безупречный рот и зарычал, схватив меня за руку. Пальцы у него были сильные, как тиски. Он рванул меня прочь от окна, почти прижав к своей твердой смутной груди.
Я не сопротивлялась.
Просто не могла.
Мысли едва ворочались в том, что еще осталось от моего рассудка, но я поняла, что он толкает меня от окна и от себя к двери кабинета.
В этот миг Неизвестный наконец заговорил. Голос у него был низкий и рокочущий. Если бы камень обрел дар речи, он заговорил бы именно таким голосом горы.
И произнес он всего одно слово:
— Беги!
Глава 3
Страх подбросил меня и вышвырнул из кабинета в коридор приемного покоя.
На долю секунды моя память вернулась в прошлое, в тот ужасный, залитый солнцем день, когда я обнаружила тело убитой матери. Тогда, обезумев, я выскочила на улицу и бежала что есть духу по шоссе, пока не добежала до базы, где служил отец.
От этого воспоминания земля ушла у меня из-под ног.
Я упала и ушибла колено.
Жгучая боль отшвырнула прочь прошлое и вернула меня в настоящее.
Позади меня в кабинете зазвенело разбитое стекло.
Бетонное крошево вперемешку с известкой и алебастром брызнуло из дверного проема и рассыпалось по плитам пола, исцарапав мои лодыжки.
Я рывком поднялась на ноги. Горло сдавил спазм, глаза слезились. Под оглушительный рев крови в ушах я попыталась бежать, но правое колено отозвалось нестерпимой болью.
Сзади раздалось рычание, похожее на рев бешеного быка. Кто это? Что это?
— Черт! Черт! Черт!
Волоча ушибленную ногу, я тащилась по коридору приемного покоя, мимо запертых дверей и затемненных окон. Все мои мысли сосредоточились на двери служебного входа и стылой металлической ручке, которая выпустит меня наружу, в снежную ночь.
Неизвестный что-то прокричал на языке, который я раньше знала, но забыла.
Что за дьявольщина здесь творится? Со мной. С ним.
Я оглянулась через плечо и едва не ослепла от вспышки яркого света.
Из двери кабинета хлестал и потоки огня, такие громадные, что почти доходили до того места, где стояла я.
Я чудом успела прикрыть лицо, прежде чем навсегда распростилась с бровями. Кожа зудела от жара. Я двинулась дальше, хромая на каждом шаге. Пахло горелыми волосами — моими волосами. Густые клубы едкого серного дыма забивали нос и горло, не давая дышать, и всякий раз, когда я сгибала ушибленное колено, у меня вырывался крик.